Глава 6

— Вы, значит, не заметили, какие пуговицы были у него на камзоле, — сказал Виль д'Авре, провожая Анжелику до ее жилья. — Из чистого золота, с чеканкой в виде гербов. Благородного офицера, мундир которого они украшали, давно сожрали крабы. Я слышал как-то, что Пари начинал именно с этого. Может быть, и не здесь, но в мире достаточно и других берегов, на которых можно грабить потерпевших кораблекрушение. Это очень доходное предприятие при хорошей, конечно, организации. Поговаривают, что у него есть сундук, где он хранит более тысячи золотых пуговиц с выбитыми на них гербами чуть ли не всей знати мира. Это лишь слухи, но сейчас я уверен, что они близки к истине. Вы заметили, как он дернулся, когда я намекнул на некоторые способы накопления золота?

— Достаточно ли вы осторожны, маркиз? Вам не следует его провоцировать таким образом. Он может быть опасен.

— Да нет! У нас с ним такая привычка — иногда пикироваться. А в сущности, мы добрые друзья…

Вид у него был довольный и расслабленный.

— В целом все прошло отлично. Мы в добром здравии после этой пирушки в полутьме!.. Это само по себе результат. Я доволен этим вечером… Спите спокойно, Анжелика. Все уладится… Поверьте мне…

Однако он не добавил своего обычного: «Жизнь прекрасна, моя милая, улыбнитесь!»

— Я живу совсем рядом, — сказал он. — При малейшей необходимости зовите меня…

Когда на прощание он взял ее руку, чтобы поцеловать ей кончики пальцев, она невольно удержала его.

Она не могла совладать с собой. Ей просто необходимо было кому-то довериться.

— Вы верите, что он был здесь? — спросила Анжелика прерывающимся от волнения голосом. — Я живу как в дурном сне… Где он? Это же ужасно — гнаться за ним по пятам. Можно подумать, что он избегает меня, что он уклоняется от встречи… Где он? Может быть, они его убили?.. Может быть, он и не вернется? Вы все всегда знаете, я уверена, что вы и сейчас многое разузнали. Скажите мне всю правду. Я готова ко всему, лишь бы не эта мучительная неопределенность.

— Он приезжал сюда, это точно, — сказал сдержанно маркиз, — он был здесь всего два дня назад.

— С ней?

— Что вы хотите сказать, дитя мое? — ласково спросил Виль д'Авре и взял ее руки в свои, как бы поддерживая ее.

— Что говорят здесь о нем.., и о герцогине де Модрибур?

— О нем?.. Что ж. Его здесь знают; одни его боятся, другие уважают. Он граф де Пейрак, хозяин Голдсборо. Ходят слухи, что Никола Пари хочет продать ему свои владения по берегам залива Святого Лаврентия. Именно в связи с этим они встречались на прошлой неделе.

— А она?

— Что вам известно? — спросил в свою очередь маркиз.

Анжелике пришлось капитулировать.

— Она сказала мне, что он ее любовник, — призналась она сдавленным голосом и довольно бессвязно рассказала о своей встрече с Амбруазиной.

Виль д'Авре слушал молча, часто хмурился, и Анжелика почувствовала, что нашла в нем искреннего друга, причем более надежного, чем ей раньше казалось.

Когда она закончила, маркиз покачал головой, не скрывая своих сомнений. Он не был ни удивлен, ни потрясен.

— Мнения о нашей дорогой герцогине в здешних краях резко разделились,

— сказал он. — Одни превозносят ее до небес как святую, обладающую безупречными добродетелями. Таков бретонский капитан, который готов сменить веру, чтобы ей понравиться. Другие, менее легковерные, догадываются о том, какова ее подлинная натура. Но, похоже, репутацию свою она бережет. Может быть, она и пускает к себе в постель кое-кого из окружающих ее изголодавшихся мужиков, но это остается в тайне.

— Так было и в Голдсборо, и в Порт-Руаяле, — брезгливо заметила Анжелика. — Одни лгут, другие помалкивают от стыда или от страха, третьи строят себе иллюзии и преклоняются перед ней.

Она на мгновение заколебалась, затем решила не скрывать ничего из испытанного ею унижения.

— ..У нее на стене висел камзол Жоффрея.

— Чистая комедия!.. — живо отреагировал Виль д'Авре. — Хитрый ход, чтобы вывести вас из себя. Она знала, что вы приедете. И хотела вас уязвить… Она украла этот камзол…

— Вы уверены? — умоляюще воскликнула Анжелика.

— Почти уверен! Это так на нее похоже. И хитрость ее чисто женская. Надеюсь, вы на нее не клюнете. Меня более беспокоит другое: готовясь к вашему приезду, она постаралась подготовить соответствующим образом местных жителей, которые при встрече с вами могли поддаться вашему обаянию. С ее подсказки одни принимают вас за опасную интриганку, другие — за распутницу, которая спит с индейцами, либо за дьявольское отродье на службе у еретиков, которые намерены изгнать правоверных французских католиков с земель, отведенных им Богом. Для тех, кто питает симпатии к графу де Пейраку, вы Мессалина, наставляющая ему рога, а для тех, кто его боится, вы тоже опасны, так как беззаветно преданы ему.

— Мне показалось, однако, что Никола Пари говорил со мной если и не любезно, то во всяком случае без открытой враждебности.

— Старик — это особая статья. Он верит самому себе, и даже Амбруазина не в силах помешать ему думать по-своему. Но он вбил себе в башку, что должен жениться на ней, ухаживает за ней со всей настойчивостью, и один Бог знает, до какой степени может задурить ему голову эта сирена со змеиным языком.

Рассказ об измышлениях, распространяемых о ней Амбруазиной, Анжелика слушала вполуха. Куда важнее для нее было возрождение надежд, связанных с ее мужем.

— Значит, и здесь, ссылаясь на Жоффрея, она солгала?..

— Думаю, да… Вы мне рассказали, с какой злобой она отзывалась о мужчинах, что она хотела убить Абигель, что скрипела зубами при одной мысли о любви и уважении, какие питают к вам чуть ли не все. Именно к вам, а не к ней… Но в этих ее излияниях нет ни малейших признаков торжества любовницы, уверенной в чувствах мужчины, отвоеванного у соперницы… И я готов биться об заклад, что ее попытка поймать в свои сети нашего несгибаемого графа, сеньора де Пейрака кончилась для нее полнейшим унижением. Похоже, что ее горестные упреки по адресу мужчин об этом как раз и свидетельствуют.

— Значит вы не верите, что он ее любовник?

— Впредь до дальнейших указаний, нет, — заявил он шутливо.

— Боже! До чего я вас люблю, — воскликнула, обняв его Анжелика.

Обрадованная и успокоенная новыми надеждами, она отправилась спать.

Кантор приютился в пристройке, и Анжелика слышала, как он ворочался, а иногда негромко храпел за перегородкой. Это обеспечивало ее безопасность, не говоря уже о сагаморе Пиксарете, который сидел перед домом у маленького костра, завернувшись в походное одеяло, и поддерживал огонь, бросая в него время от времени ветки.

Ночь была сырой и холодной. Казалось, соль и запах трески въелись во все, проникали всюду, даже под одежду. Густой туман опустился на поселок. Анжелика не стала разжигать огонь в очаге, а забралась сразу под одеяла, разостланные на дощатом щите, служившем постелью. Жилища, которые часть года пустуют в зависимости от скитаний и передвижений рыбаков, похожи друг на друга. Все та же грубо сколоченная мебель — кровати, столы, табуретки,

— сарай с запасом дров, иногда несколько котелков, кувшинчиков и сделанных из тыкв бутылей.

В их жилище, довольно просторном, имелись также две скамьи с подлокотниками, сделанные из ошкуренных жердей и поставленные по обе стороны очага, да трухлявый сундук в углу. На балках были развешаны початки кукурузы и шкуры каких-то мелких зверьков.

Анжелика вся дрожала от холода. Она никак не могла заснуть, а задремав, просыпалась внезапно с ощущением пережитого кошмара. Огромные ньюфаундленды Никола Пари свободно бродили по поселку. На ночь их отвязывали, и они несколько раз с ворчанием подходили к Пиксарету, вынюхивали что-то через щели в стенах хижины. Это напоминало Анжелике деревню, ее детские страхи перед волками.

Она вспомнила, что герцогиня, обвиненная ею в попытке отравить Абигель, не отрицала в общем и своего намерения убить ее котенка. Когда Анжелика думала о безобидном зверьке, попавшем в руки этой жестокой женщины, ужас, внушаемый ей Амбруазиной, перерастал в своего рода недомогание. Зло, причиняемое животным и маленьким детям, всегда вызывает особое чувство омерзения. Нападение на существа, которые не могут защитить себя, лишенные не только необходимой физической силы, но и такого средства общения, как слово, — это свидетельство крайней подлости, всегда считавшееся у людей первым признаком сатанинского начала. Люди видят в этом проявление худшей части человеческого «я», головокружительную бездонную пропасть своей порочности, своего грехопадения и безумия, печать вечного проклятия…

Проникая в сердце человека, Сатана хочет увидеть в этом отражающем образ Бога зеркале свои гримасы…

«Когда я была маленькой девочкой, — подумала Анжелика, — мне было жаль Дьявола, настолько отвратительным рисовали его в наших церквах…» На мгновение она задумалась. Вспомнились церкви Пуату, с фасадами, украшенными каменными фигурами, лепниной, изображающей гроздья винограда и сосновые шишки, темные, словно пещеры, залы.., освященные просфоры по воскресеньям, ладан.., чей запах из поколения в поколение служил для изгнания Сатаны… Там, в Старом Свете, и в добрые, и в трудные годы, век за веком Сатана был в союзе с людьми в своем привычном облике отвратительного животного.

Но здесь, в девственных лесах, оставаясь не менее опасным, он обретал свой подлинный лик, лик ангела…

«Я брежу. Но эта Амбруазина!…» — сказала себе Анжелика, возвращаясь в реальную жизнь, как возвращается к равновесию человек, оступившийся на лестнице. Она попыталась сдержать сердцебиение и закрыла глаза, стараясь заснуть, но смутные мысли продолжали будоражить ее воображение.

— Зачем она сказалась уроженкой Пуату, хотя это явно не так?.. Чтобы покорить меня, усыпить мою настороженность… Каждое ее слово преследует определенную цель, вплетается в интригу с намерением меня ослепить, сбить с толку, но так, чтобы я и не догадывалась об этом.

Она старалась не думать о Жоффрее… А просто ждать. Виль д'Авре подтвердил, что он отплыл к Ньюфаундленду. Огромный остров на востоке, где-то на краю света… Вернется ли он? Вернется ли вовремя?

Анжелике показалось, что ожидание стало ее жизнью, а все происходящее есть символ борьбы против сил отчаяния, чтобы заслужить, да заслужить, чудо воссоединения с ним на этой земле.

Разве могли они в свое время правильно оценить это беспокойное счастье?

Когда на «Голдсборо» Рескатор снял свою маску, чтобы открыть той, которая была когда-то его женой, черты графа де Пейрака, их исстрадавшиеся сердца вновь соединились, чтобы осознать неизменность их первой любви.

Казалось, сейчас все разыгрывается снова, но с удвоенной силой и в чистом виде. Именно в эти дни ей пришлось потерять и вновь найти его. И все страдания опять ожили, еще более жгучие. Как и все радости, какие придут, возможно, позднее.

Она проснулась более спокойная, более уверенная в себе. Сегодня она начнет действовать.

Перед тем как встать, еще в полудреме она снова обдумала каждый факт, как обдумывают каждую деталь предстоящего сражения. Мучившая ее интуиция подсказывала ей прежде всего, что существует связь между Амбруазиной де Модрибур и негодяями, которые устраивали кораблекрушения и преследовали их по пятам.

«У них есть главарь, — говорил Кловис, — которому они подчиняются и который находится на берегу. Они называют его Велиалит».

Велиалит! Это пахнет чем-то сатанинским, с явным намеком на женское начало.

Она высекла огонь, зажгла фитиль в ночнике с тюленьим жиром, поставила его на скамейку, нашла конверт, засунутый под подушку и достала записку, найденную в кармане убийцы.

Анжелика еще раз прочитала текст, поднесла бумажку к носу и попыталась, закрыв глаза, уловить исходящий от нее запах.

— Я приду вечером, если ты будешь умницей…

Амбруазина!

В ее памяти возник образ… Образ убийцы с всклокоченными волосами и окровавленной дубинкой в руке. Амбруазина… Амбруазина, укрощавшая этого грубого зверя своими порочными ласками… Она способна на все. А если это так, слова Лопеша, матроса с корабля Колена, услышанные ею на «Сердце Марии», приобретают особый смысл: «Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку».

Жоб Симон, капитан «Единорога», корабля, зафрахтованного герцогиней де Модрибур для доставки в Квебек королевских невест… Но это честный человек, который первым рассказал о совершенном на них покушении.

Где же то общее, что связывает эти три величины: корабль с оранжевым флагом и его бандитский экипаж, «Единорог», на котором плыли Жоб Симон и герцогиня, и «Сердце Марии», принадлежавшее корсару по имени Золотая Борода, нынешнему Колену Патюрелю, так как и он, пусть не прямо и не умышленно, участвовал, похоже, в заговоре, имевшем целью уничтожение Пейрака и разграбление Голдсборо.

Анжелику охватило предчувствие, что она приближается к открытию очень важной истины.

И вдруг все рассыпалось. Нет, тут что-то не то. Одна деталь, и не последняя по важности, разрушила ее тщательно выстроенные гипотезы. Ведь те самые бандиты, которых она обвинила в сообщничестве с герцогиней де Модрибур, завлекли «Единорог» на рифы и уничтожили его экипаж. Следовательно, они не могли получить от Амбруазины приказ о таком преступлении, поскольку речь шла о ее собственном корабле, ведь она была на его борту и лишь чудом спаслась от гибели.

Чудом!., если только не пришел час для того, чтобы сбылось видение, явившееся той монашке из Квебека.

Дьяволица, сидящая верхом на единороге.., выходит из вод морских на берег близ Голдсборо…

Женщина с ребенком на руках вступила на песок.., своей маленькой ножкой, затянутой в дорогую кожу и красные чулки, и.., двинулась им навстречу изящной и легкой походкой.

Платье ее было покрыто грязью и порвано… Мадам Каррер, которой пришлось его стирать и чинить, сказала:

— Что-то мне непонятно с этим платьем… Что-то здесь нечисто. Можно подумать, что…

Хотела ли она сказать, что его порвали и измазали грязью нарочно!

Анжелика упрекнула себя за то, что не расспросила как следует эту женщину, не заставила ее рассказать все до конца.

Глава 8

Как же это письмо попало в руки герцогини де Модрибур? Приказала ли она догнать и убить шведского мальчика, который принес посмертное послание иезуита? Почему стремилась любой ценой завладеть письмом? Почему хранила его в своем сундуке? Какой чрезвычайно важный секрет раскрывался в его строках, которые Анжелике не удалось прочесть до конца?

Тогда, охваченная тягостными воспоминаниями после первых же прочитанных слов, она прервала чтение, положила послание на стол, и в этот момент в комнату вошла Амбруазина, а мальчик, доставивший письмо, исчез. Сколько раз впоследствии она упрекала себя в излишней чувствительности, помешавшей ей сразу же ознакомиться с полным текстом письма, от которого, возможно, зависела судьба всех.

Одной из причин, заставивших Анжелику попытаться как можно быстрее найти Пейрака, а не ждать его спокойно в Голдсборо, была неотвязная мысль об исчезнувшем письме, в котором, похоже, возводились на нее очень опасные и трудноопровержимые обвинения и которое могло попасть в руки непримиримому отцу д'Оржевалю прежде, чем она и ее муж смогут подготовить план защиты против чудовищной клеветы.

Но сейчас, когда она вновь нашла его в логове дьяволицы, в мозгу Анжелики началась неторопливая работа, подводившая ее постепенно к пониманию скрытого смысла слов, написанных иезуитом. Сначала они поразили ее в самое сердце, как свидетельство измены дорогого и верного друга.

Прижимая к груди свою бесценную добычу — зеленый вельветовый камзол и письмо отца де Вернона — Анжелика крадучись вернулась к себе. Забаррикадировав дверь, она положила камзол Жоффрея на стол около себя и принялась за письмо, листки которого, затвердевшие от долгого лежания, слегка похрустывали при развертывании. Глаза ее моментально узнали ранее прочитанные слова.

«Да, мой отец, вы были правы.., дьяволица в Голдсборо.., она установила там атмосферу разврата, сладострастия и преступлений»…

Однако на этот раз его элегантный, четкий почерк не показался ей столь уж враждебным и обвиняющим. Перед ней был друг. В написанных им строках сквозила глубокая чистота его личности, беспристрастной, холодной, но в то же время пылкой. Она поняла, что в письме, которое она вновь держала в руках, иезуит хочет поговорить с ней вполголоса, сообщить ей доверительно свою страшную тайну. Поскольку пакет с его посланием не мог быть вручен тому, кому оно адресовалось, отец де Верной передавал его Анжелике, графине де Пейрак, что он уже пытался сделать перед своей смертью. «Письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить, чтобы оно…» Она поняла теперь смысл его последних слов. Собрав все силы, он обращался к ней с мольбой: «Нельзя допустить, чтобы письмом завладела она. Дьяволица… Проследите за этим, мадам. Я один знаю правду, но если герцогиня им завладеет, она эту правду задушит… Тогда Зло и Ложь будут по-прежнему смущать умы, толкать людей в бездну несчастья и греха… Прожив несколько дней в Голдсборо и ужаснувшись увиденным, я использовал всю мою интуицию, силу моей научной мистики и стремления к добру, чтобы открыть истину… Раскрыв ее и изложив в этом письме, я умираю, не получив возможности публично рассказать о ней… Попытайтесь, мадам, опередить этих дьяволов… Это письмо.., к отцу д'Оржевалю.., нельзя допустить, чтобы оно…» Все произошло так, будто он сидел рядом и объяснял ей все своим тихим голосом. Затем, собравшись с силами, Анжелика принялась почти с благоговением читать те строки, которые ей не удалось прочесть когда-то.

Да, мой отец, вы правы… Дьяволица в Голдсборо…

«Это поистине ужасная женщина.., прячущая свои низменные инстинкты и изощренность в пороках под внешним, — обаянием, умом и даже набожностью, умело используемыми ею, чтобы привлекать людей и вести их к гибели, как плотоядные цветы в американских лесах, используя яркие краски и нежные ароматы, привлекают насекомых и птичек и тут же их пожирают. Без всяких колебаний она идет на святотатство. Она может принимать причастие, совершая смертный грех, лгать на исповеди и даже пытаться совратить слуг божьих в духовном сане. Я не могу еще сказать, является ли она жертвой того, что в теологии носит название наваждения, то есть происков дьявола, влияющего на душу и тело человека извне и заставляющего его действовать почти бессознательно, в состоянии, близком к безумию; или дело идет о довольно обычном случае одержимости, когда дьявол вселяется в тело и сознание человеческого существа и завладевает его личностью, или, наконец, перед нами более редкий и опасный пример перевоплощения злого духа, демона, порожденного Сефиротическим древом, близкого к одному из семи черных принципов Гулифаха, в нашем случае дьяволицы, получившей возможность перевоплощаться, чтобы жить какое-то время среди людей и сеять в их душах разложение и грех.

Вы, как и я, знаете, что этот случай редок, но отнюдь не исключено, что именно с ним мы столкнулись в данном деле, поскольку он еще раз подтверждает правильность ваших выводов, отец мой, в вопросе, который не дает вам покоя уже около двух лет, и в большой мере соответствует откровениям ясновидящей из Квебека, о которых вам когда-то сообщили.

Возникла прямая опасность появления Дьяволицы в Акадии. Ваша неусыпная забота о дорогой для вас стране требовала проявить внимание даже к такой форме предупреждения, проанализировать это видение, вскрыть его предпосылки, словом, пойти по следу дьяволицы, как охотник идет по следу зверя в лесу, определить признаки явления, его начало, его возможное развитие.

Следы привели вас в Голдсборо. Так называется недавно возникшее поселение на берегах Пентагуета, созданное довольно неожиданно и почти без нашего ведома одним джентльменом удачи, не представлявшим какую-либо страну, но более или менее близким к англичанам. Проведенная вами проверка установила, что речь шла о знатном французском дворянине, изгнанном из королевства за давние преступления, связанные с черной магией. Все совпало. Затем рядом с ним появилась женщина, прекрасная и обольстительная. Сомнения отпали окончательно…

Удалившись от этих мест на несколько месяцев в связи с поездкой в Новую Англию, я не следил за ходом событий и, догадываюсь, именно из-за моего незнания этого дела и, можно сказать, из-за безразличия к нему, что определяло мою беспристрастность, непредвзятость и большую свободу в принятии решений, вы и поручили мне, «не сняв сапог», по прибытии моего парусника в воды Акадии проверить на месте ваши выводы и представить вам подробный доклад не только о реальном политическом значении происходящих в Голдсборо событий, но и о мистической сущности столкнувшихся там противников. Вы посоветовали мне отправиться в Голдсборо, лично встретиться с их участниками и прощупать их в деле, а составив свое мнение, сообщить о нем вам без прикрас и со всеми подробностями.

И вот сегодня вечером я снова в Голдсборо, куда я прибыл после нескольких недель расспросов и строгого расследования, моля Святой Дух просветить меня и направить на путь истины. Я пишу отчет и подтверждаю вам, отец мой, что — увы — предостережения свыше и ваши собственные опасения вас не обманули. Дьяволица в Голдсборо. Я ее видел. Я даже общался с ней. Я содрогался, когда встречался глазами с ее взглядом, в котором мелькали быстрые огоньки ненависти. Вам знаком тонкий и поистине сверхъестественный инстинкт этих созданий при встрече с нами, воинами Христа, на которых возложена задача их выявления и которые обладают необходимыми для этого средствами.

После всего сказанного я обязан, дорогой мой отец, провести нечто вроде воссоздания ситуации, к восприятию которой я не чувствую вас готовым и посему опасаюсь, что, получив мое послание со всей его суровой правдивостью, вы захотите отринуть его как результат мимолетного заблуждения…»

— Ох, уж эти мне иезуиты с их многословием! — воскликнула, потеряв терпение, Анжелика.

Она с трудом удерживала себя от соблазна пропустить несколько строк и перевернуть, не прочитав, несколько страниц, чтобы поскорее добраться до выводов. Сердце ее учащенно билось.

Он потерял меру, этот Мэуин, со своей красноречивой сверхосторожностью… Но ведь он не мог знать, что Амбруазина и ее свита должны были вот-вот вернуться с мессы, что она обязательно заметит развороченные при обыске вещи и пропажу хранившегося у нее письма.

Анжелика взяла себя в руки. Она должна прочесть письмо полностью, не пропустив ни единого слова, поскольку все в нем было исключительно важно, во все должна быть внесена полная ясность. И ей, несмотря ни на что, были понятны разглагольствования иезуита, ведь на его долю выпала трудная задача раскрыть дьявольскую мистификацию, обосновать необходимость пересмотра внешне бесспорных выводов, а ведь даже человека высокого ума трудно убедить в том, что его ввели в заблуждение собственные страсти, оправданные, по его мнению, высшим благом. И она чувствовала, что эту линию и вел отец де Верной по отношению к своему собеседнику, замечательному и грозному отцу д'Оржевалю, непримиримому противнику их всех, и в первую очередь ее, Анжелики, — присутствие которого в этом диалоге она постоянно чувствовала, так как именно к нему обращался Мэуин, тогда как его перо, неподкупное и осторожное, бегало по бумаге. Он явно имел в виду некоторые черты своего патрона, когда высказывал опасения, что, получив его суровое свидетельство, он может «отринуть его как результат мимолетного заблуждения, связанного с человеческой слабостью, жертвой которой может однажды стать каждый».

«Поэтому я прошу вас, мой дорогой отец, — продолжал он, — вспомнить о том, в какой мере я всегда стремился проявлять чувство справедливости при выполнении поручаемых мне в течение ряда лет заданий как среди ирокезов, так и в Новой Англии, как при правительстве Квебека, так и в Версале и в Лондоне.

Осуждая крайности, восторженность и предрасположенность, я всегда старался подавать факты в их реальном контексте, опираясь лишь на собственные наблюдения, да на помощь, я еще раз повторяю. Святого Духа, к которому я ежедневно обращаю молитвы с просьбой открыть истину.

Таким образом, я назову вам сегодня имя той, которая кажется мне орудием Сатаны среди нас, ясно осознавая, что мой единственный долг перед вами состоит в том, чтобы представить вам голую бесспорную правду, ведь именно такая правда вам нужна. Для меня она абсолютно очевидна, хотя я и понимаю, каким потрясением станут для вас мои выводы. Для начала остановлюсь на возможных ваших сомнениях. Я знаю, что вы ждете знакомое вам имя.. Однако я назову вам не его.

Когда вы передали мне инструкции относительно этого нового задания, вы рекомендовали мне попытаться найти мадам де Пейрак, которая ускользнула от вас в Невееванике и отправилась, по вашим расчетам, в сторону Каско. Я понимал, что вы убеждены в виновности жены того, кто стал хозяином Голдсборо и доброй части других земель Акадии — от Верхнего Кеннебека до Мон-Дезера.

Все в мадам де Пейрак — красота, обаяние, ум, обворожительная внешность — соответствовало признакам, отличавшим ту, пагубного влияния которой на вашу паству вы опасались. Я и сам склонялся к тому же мнению и не без любопытства, признаюсь вам в этом, ждал встречи с этой женщиной, чтобы понаблюдать за ней вблизи и достаточно долго. При помощи случая и нескольких сообщников я нашел ее довольно быстро и взял к себе на борт. В течение нескольких дней нашего плавания мне было несложно составить о ней свое мнение. Одинокий корабль в море — это такое закрытое пространство, где его обитателям невозможно что-то изображать и не показать себя в истинном свете. Рано или поздно сверкнет молния, освещая всю глубину души каждого.

Мадам де Пейрак предстала предо мной конечно же женщиной необычной, но живой, неиспорченной, смелой, независимой без рисовки, умной без кичливости. Ее жесты и поступки отличались странной и подкупающей свободой. Однако побуждения, которыми они диктовались, выражали лишь естественное желание жить по своим вкусам и в согласии со своим темпераментом, дружелюбным, веселым и деятельным.

Это помогло мне понять, как сумела она завоевать преданность дикарей, и среди них ирокеза Уттаке, с которым, казалось, вообще нельзя договориться, и в особенности наррангасета Пиксарета, от капризов которого вы натерпелись в ходе вашей военной кампании. В этих необычных привязанностях я не вижу ни колдовства, ни извращенности. Мадам де Пейрак привлекает индейцев своим живым характером, их поражает, что эта женщина прекрасно владеет оружием, разбирается в травах, а ее рассуждения о высоких материях по глубине фантазии и изощренности ни в чем не уступают вычурным построениям индейцев, которые нам хорошо известны.

Тот факт, что она говорит уже на нескольких индейских языках, а также довольно сносно по-английски и по-арабски, показался мне в данном случае не признаком ее демонизма, как можно было подумать, а лишь проявлением одаренного в этой области ума, заинтересованного в общении с себе подобными, стремящегося к знаниям и не жалеющего для этого сил. Надо признать, что мало кто из женщин проявляет такую склонность из-за лености ума, присущего их полу, а также из-за слишком большого количества житейских забот, лежащих на их плечах.

Подводя итог, замечу, что она действительно человек незаурядный, но это не дает никаких оснований зачислять ее в лагерь противников добра и целомудрия.

Прибыв в Пентагует, я не счел нужным задерживать ее и дал ей возможность вернуться в Голдсборо, а через неделю прибыл туда и сам. Тогда-то я и встретил Дьяволицу…»

Анжелика закрыла на минуту глаза, пытаясь успокоить бешено бьющееся сердце, и перевернула последнюю страницу многословного послания. Она была так поглощена содержанием письма, настолько отвлеклась от своих сегодняшних забот, что забывала временами о том, что именно о ней говорил отец де Верной в этих строках, где, как дуновение ветерка, чувствовалась любовь к ней.

Что-то неуверенное и неоформленное, но глубокое и нежное как признание слышалось в этом голосе, звучащем из могилы. Она была потрясена этим открытием, породившим в душе ее чувство горячей признательности.

— О, Джек Мэуин! О, мой бедный друг! — прошептала она.

Она не имела права сомневаться в нем. Это было бы бесчестно. И была жестоко наказана сегодняшними угрызениями совести. В тот день, пробегая первые строчки письма, она испугалась, что за ними последуют слишком страшные выводы. Она поддалась волнению, испугалась. И этого колебания, этой слабости, длившейся какое-то мгновение, ничтожный отрезок времени, хватило для того, чтобы решился вопрос жизни и смерти невинного мальчика, маленького посланца умершего монаха, как и вопрос о победе дьяволицы над преследовавшим ее по пятам праведным судьей, разоблачившим ее именно в этом письме, которое Анжелика побоялась прочитать до конца, дрогнула, опасаясь найти там свое осуждение.

Жоффрей любил повторять: «Бояться не нужно никогда.., и ничего».

Сегодня драма завершалась, о чем свидетельствовали строчки последней странички.

«Кто же она, — скажете вы, — если не мадам де Пей. Вот перед вами ответ! Недавно у наших берегов потерпел крушение корабль, на котором следовала в Канаду благородная дама с группой женщин и девушек, предназначенных в жены колонистам. Именно она является этим опасным существом, исчадием ада, заброшенным в наши края на наше несчастье и погибель.

Ее имя вам знакомо.

Это герцогиня де Модрибур.

Мне известно, что уже многие годы вы являетесь ее духовником, говорят даже, что она ваша дальняя родственница. Ходят слухи, что вы побудили ее отправиться в Новую Францию и поставить ее огромные богатства на службу нашему делу обращения туземцев и распространения святейшей католической веры.

Я с удивлением обнаружил ее в наших местах и очень быстро раскрыл исходящую от нее опасность совращения добрых христиан. Однако она призналась мне, что получила от вас поручение наказать ваших личных врагов

— графа и графиню де Пейрак — за их гордыню и дерзость, что находится здесь по вашему приказу с богоугодной миссией, в которой я обязан ее поддерживать…» «Что?! Что такое? Вот так новость!» — воскликнула Анжелика вне себя от изумления. И тут же услышала, что кто-то барабанит в дверь, и, видимо, довольно давно. Она сложила письмо и спрятала его за корсаж. Почти машинально она открыла дверь и окинула отсутствующим взглядом маркиза де Виль д'Авре, который, онемев от беспокойства за нее, только размахивал руками. Он чем-то напоминал забывшего роль кукольного паяца.

— Вы что, потеряли сознание или затеяли со мной игру, от которой я чуть не умер со страха, — выдавил он наконец, — я чуть не разнес в куски вашу дверь…

— Я просто спала, — ответила Анжелика. Она не решилась сразу же рассказать ему о вновь обретенном письме. Поразившее ее открытие о возможном сговоре между отцом д'Оржевалем, стремившимся во что бы то ни стало устранить их, и коварной знатной дамой, прибывшей из Европы якобы с благотворительными целями, бросало новый свет на роль герцогини и на случай, который привел ее в окрестности Голдсборо…

Виль д'Авре вошел в дом с двумя своими людьми, которые внесли караибский гамак и начали его подвешивать к балкам.

— Меня поместили в какой-то камбуз, — объяснил он, — там и повернуться негде, не говоря уже о том, чтобы повесить гамак. Я решил немного поспать у вас. И вообще нам не следует слишком часто разлучаться.

Анжелика оставила маркиза устраиваться, а сама отправилась искать Кантора… Здесь все было как и в Порт-Руаяле. Казалось, все живут самой обычной жизнью, жизнью французского прибрежного поселения в самом конце лета. Рыбаки-сезонники и индейцы привозили меха, несколько ферм разместилось у леса, беспрерывный людской водоворот: одни приезжали, привозя с собой кучу новостей, и опять уезжали, другие располагались лагерем в ожидании корабля, каждый мог отправиться в Европу или в Квебек. Шла бойкая торговля, люди встречались, строили всяческие планы и проекты, в середине дня всех валил сон, а к вечеру, наоборот, чувствовалось слегка наигранное оживление в стремлении забыть о разлуке с близкими, об опасностях дикого континента.

На берегу разжигали костры, дымились трубки.

Никола Пари пригласил всех отужинать, и где-то в темноте звучали заунывные звуки бретонской волынки. Поздно ночью можно было слышать, как подвыпившие матросы возвращались из индейской деревни.

Казалось, добрые люди объединялись, связанные трудным бытием отверженных.

Как и в Порт-Руаяле, у Анжелики возникло ощущение оторванности от своих, особенно острое потому, что мучительный для нее секрет она никому не могла открыть. Иногда ей казалось, что она бредит, но письмо отца иезуита, спрятанное у нее за корсажем, как бы напоминало о себе странными и очень категоричными утверждениями: «Дьяволица, изощренная во зле.., ее, имя вам знакомо.., это герцогиня де Модрибур.., призналась, что получила от вас поручение…» Отец д'Оржеваль поручил Амбруазине войти в доверие к графу и графине де Пейрак и сорвать замыслы этих опасных покорителей берегов Акадии, обосновавшихся в Голдсборо… Но ведь не из-за нее Анжелика заблудилась в Хоусноке, не герцогиня направила ее на остров Старого Корабля. Значит? У нее есть сообщники. И Анжелика принялась лихорадочно перебирать детали, подтверждавшие ее догадку о том, что Амбруазина действовала не одна, что она была лишь душой и вдохновительницей обширного заговора с целью раздавить покончить с ними раз и навсегда. Тогда пришлось бы попустить, что все или почти все, происшедшее в то проклятое лето, было умышленно подготовлено ради достижения этой цели, даже крушение «Единорога» у берегов Голдсборо. Но это же нелепо! Ведь Амбруазина была на борту корабля и при всем ее необузданном нраве не могла согласиться на такой риск… Королевские невесты тоже не дали бы себя обмануть… Нельзя забывать, что во время кораблекрушения несчастные спаслись лишь чудом, что часть экипажа была перебита, а многие утонули…

Кому же из экипажа удалось спастись? Юнге и капитану. Жоб Симон был первым, кто прямо заявил о покушении, о том, что разбойники заманили корабль на рифы и прикончили матросов дубинками… Его отчаяние, связанное с потерей корабля, было безусловно искренним. Но в его поведении была одна труднообъяснимая деталь. Этот опытный капитан не мог оказаться во Французском заливе, направляясь в Квебек. Не сошел ли он тоже с ума? Анжелика не раз задавала себе этот вопрос, глядя издали, как он идет по поселку, размахивая длинными руками, растерзанный и сгорбленный, наклонившись вперед, будто разыскивая что-то безнадежно утерянное, изредка встряхивая низко опущенной головой. Да и другие потерпевшие были, казалось, слишком потрясены этим несчастьем. И было бы не правдой утверждать, в этом она убедилась недавно, что внешне у них было все безмятежно и спокойно. Все говорило как раз об обратном: заплаканные глаза, полные растерянности, подозрительности или страха, обострившиеся черты лиц, горькие складки у губ, молчаливость и подозрительность, глухая враждебность по отношению к ней, выражавшаяся в том, что при ее появлении люди либо поворачивались спиной, либо, напротив, провожали ее пристальными взглядами.

Она обежала из конца в конец весь поселок, остро чувствуя установившуюся там атмосферу, но и безразличная к ней, поскольку мысли ее были заняты другой, несравненно более мучительной проблемой. Она не могла найти Кантора. Пройдя вдоль самого берега, она снова поднялась в поселок. Дома в нем были расположены вокруг небольшой площади, с которой открывался вид на широкий участок моря, уходившего за горизонт. Приставив руку козырьком ко лбу, Анжелика замерла в боязливой надежде увидеть на сверкающей золотыми блестками глади моря, казалось, уже тронутого оттенками осени, далекий парус, направляющийся к входу в залив. Но горизонт был пуст.

Обернувшись, она увидела у себя за спиной Амбруазину, Глаза герцогини гневно сверкали.

— Вы позволили себе рыться в моих вещах, — сказала он с металлическими нотками в дрожащем от бешенства голосе. — Браво! Не слишком-то вас душат укоры совести.

Анжелика пожала плечами.

— Укоры совести? С вами?.. Вы шутите. По тому, как задрожали от гнева ноздри тонкого носа молодой вдовы, она поняла, что обманула ее надежды. Выбирая свои жертвы из числа благовоспитанных и великодушных людей, расположенных видеть в окружающих самое лучшее, герцогиня как раз и рассчитывала на их врожденную деликатность и воспитанность, безнаказанно обманывая их, строя свои происки на их неспособности прибегать к тем же подлым способам защиты, какие она использовала для нападения: к лжи, клевете, неразборчивости в средствах…

Но она начала уже понимать, что в лице Анжелики встретила соперницу, которую не испугать угрозой забрызгать грязью.

— Вы взяли это письмо, не так ли?

— Какое письмо?

— Письмо иезуита, отца де Вернона? Анжелика молча посмотрела на нее, как бы стараясь выиграть время для обдумывания ответа.

— Вы хотите сказать, что владели этим письмом? Как оно могло к вам попасть? Значит, вы не отступаете ни перед чем. Вы подослали убийц к мальчику, который принес мне его, не так ли? Ваши сообщники убили его по вашему наущению? Сейчас я вспоминаю: он так просил выслушать его. Он говорил: «они» за мной следят, «они» хотят меня убить, помогите мне ради всего святого…» А я его не слышала! Бедный мальчик!.. Никогда я этого себе не прощу… Вы приказали его убить!..

— Да вы сумасшедшая! — воскликнула Амбруазина, срываясь на визг, — Что вы там плетете насчет сообщников? И ведь уже второй раз… Нет у меня сообщников…

— Тогда как же это письмо попало к вам в руки?

— Оно лежало на столе, между нами. Я взяла его и все…

Это было похоже на правду.

«Но почему тогда мальчик убежал? — подумала Анжелика. — Когда она вошла… Он боялся ее, как и мой котенок… Он чувствовал в ней исчадие зла; но где же он сейчас?

Она вспомнила малышку Аббиала, шведского мальчика, который пришел к ней за помощью после кончины своего благодетеля. А она не помогла ему! Такое не прощается!

— Это письмо у вас, я уверена, — продолжала Амбруазина, — но тем хуже для вас. Не надейтесь, что вы сможете хоть как-то использовать его против меня. Иезуит мертв, а слова умерших всегда нуждаются в подтверждении. Я скажу, что вы его околдовали и заставили написать это письмо, чтобы погубить меня, так как я была готова разоблачить мерзости, творившиеся в Голдсборо. Я скажу, что вы его совратили, что он был вашим любовником… И он действительно вас любил! Это бросалось в глаза. Овладев этим фальшивым письмом и удостоверившись, что свидетельство иезуита поможет вам оправдаться, вы приказали уничтожить его в вашем гнезде разбойников и еретиков, в Голдсборо. И кто знает, как он погиб? Кому из свидетелей поверят? Только мне, ведь я там присутствовала. Кто еще может рассказать в Квебеке о том, что я видела, о том, как этот ужасный англичанин набросился на несчастного священника и безжалостно убил его, тогда как толпа, и вы в первых рядах, поощряла убийцу криками и громким смехом… Я расскажу, как была поражена, присутствуя на подобном спектакле, с какими трудностями пришлось мне, рискуя жизнью, выбраться из этих проклятых мест, в которых вы властвуете.

Она сделала своей холеной рукой приглашающий жест, как бы призывая Анжелику собрать вокруг них всех жителей Тидмагуша.

— Ну, давайте… Укажите на меня!.. Крикните, вот Дьяволица… Герцогиня де Модрибур… Я без всяких колебаний разоблачаю ее перед вами… И кто же вам поверит? Кто вас поддержит?.. Ваш облик хорошо уже известен французам из Канады и других мест, и, оказавшись здесь, я не преминула добавить к вашей биографии несколько пикантных деталей… В их глазах вы бесчестная и опасная злодейка, и ваше поведение за это время ни в коей мере не способствовало опровержению этого мнения… Вы вышли из леса в сопровождении ваших дикарей. Вы снюхались с этим Виль д'Авре, которого все ненавидят и считают самым отъявленным жуликом из всех когда-либо правивших губернаторов этой области. Вас не видно было на мессе сегодня. А я там была…

Она тряхнула головой и тихо рассмеялась.

— Нет, мадам де Пейрак… На сей раз ваша красота вас не спасет. Мои позиции слишком прочны. Как бы вы не потрясали этим письмом в Квебеке или ином месте, из нас двоих Себастьян д'Оржеваль поверит мне.

— Значит, вы знаете отца д'Оржеваля? — спросила Анжелика.

Амбруазина со злости даже топнула ногой.

— Вы это прекрасно знаете, поскольку вы читали письмо. И не пытайтесь переиграть меня, у вас ничего не выйдет. Она протянула руку.

— Верните мне письмо.

Глаза ее сверкали, загораясь временами каким-то странным пламенем. Анжелика подумала, что личность герцогини излучает зло с такой повелительной силой, что простые впечатлительные люди не могут противиться ей, легко поддаются ее нажиму и запугиванию и, как загипнотизированные, выполняют ее волю. Но не такова была Анжелика. Она сказала герцогине вполголоса:

— Успокойтесь! На нас смотрят, и вы можете нанести ущерб вашей репутации добродетельной и набожной дамы, дав свободу нервам. — И отправилась к себе, не удостоив собеседницу вниманием.

Ночью, запершись на все засовы, она закончила чтение письма иезуита при неверном свете свечи.

В последних строках послания отца де Вернона чувствовалась какая-то спешка.

«У меня есть для вас любопытные соображения относительно Голдсборо, но на них мне уже не хватает ни времени, ни места. Я передаю письмо курьеру Сен-Кастина. Я покидаю эти края, где больше не чувствую себя в безопасности. Но я не хочу уезжать слишком далеко, так как мое присутствие будет в какой-то мере сдерживать деятельность угнездившихся здесь колдовских сил. Хорошо бы вы нашли возможность повидать меня в поселке X., где я должен встретить отца Дамьена Жанруса. Мы договоримся с вами о встрече, и я изложу вам наблюдения, на которых построены мои выводы».

Далее следовали формулы вежливости, которые, несмотря на их несколько официальный характер, свидетельствовали о взаимном уважении и дружеских чувствах двух церковников.

Анжелика решила не рассказывать своему сыну и губернатору об этом письме. Она понимала, что Амбруазина не так уж и не права, утверждая: «Кто вам поверит?» Действительно, кто ей поверит? Такое послание, да еще умело прокомментированное, может обернуться против нее, Анжелики. В нем ведь не было ни одного указания, которое могло бы подкрепить ее вывод о существовании сообщников Амбруазины, о том, что она действовала не одна, а была душой и мозгом широкого заговора, направленного на их уничтожение совершенно, впрочем, бессмысленное. Дне определенного контекста утверждения иезуита могли показаться безумными и надуманными. Плодом гипноза. Если бы он мог раскрыть и доказать факты и ход мысли, которые привели его к столь важным выводам. Но его нет. Обвинения против Амбруазины показались малообоснованными как с теологической, так и с политической точек зрения. Они были направлены против представительницы высшей знати, широко известной своей ученостью и обладавшей определенной репутацией в высших сферах теологических наук. Похоже, что Амбруазина довольно умело делила сферы деятельности, сохраняя безупречную репутацию в глазах тех, чьей поддержки и одобрения добивалась, и совершенно распоясывалась, когда была уверена, что любую клевету может обратить себе на пользу.

Располагая столь грозным оружием, как это свидетельство, Анжелика чувствовала тем не менее всю шаткость своего положения. Но она предпочитала не слишком задумываться в этот вечер, а утешать себя тем, что вместе с письмом отца де Вернона она нашла друга, который и после своей гибели старался ее защитить.

Глава 10

— Объясните же мне, объясните, как вы догадались, что ее жизнь под угрозой? — умолял Барсампюи… — Назовите мне преступников. Я буду их преследовать до самого конца, пока не уничтожу.

— Я все скажу вам, только успокойтесь.

С помощью Виль д'Авре, Кантора и двух других членов экипажа «Ларошельца» ей удалось наконец немного успокоить молодого человека, убедить его воздержаться от крайностей, не начинать немедленно охоту на убийцу среди и без того взбудораженных людей, доказать ему, что только терпение, упорство и выдержка помогут справиться с очень хитрым врагом и в конце концов разоблачить его. Если же сразу выдвинуть обвинение, объявить об имеющихся подозрениях, враг начнет осторожничать, и станет трудно отыскивать следы, вести расследование. Еще не настал момент обвинить герцогиню. Все мужчины находятся под влиянием ее очарования, и Барсампюи будет объявлен сумасшедшим, и уж конечно, всегда найдется человек, который расправится с ним под тем или иным предлогом. Вняв этим доводам, молодой человек умолк и остался сидеть у камина в мрачном, подавленном настроении.

На следующий день Кроткую Марию провожали в последний путь. Королевские невесты плакали, вспоминали о своей сестре и подруге, говорили, что ей не хватало осторожности, что она всегда собирала цветы в наиболее опасных местах. Мария говорила, что там они — самые красивые… Вот так и сорвалась со скалы…

На маленьком кладбище с бедными, покосившимися крестами Анжелика случайно оказалась рядом с Дельфиной Барбье дю Розуа. Эта девушка из благородной семьи была симпатична ей. Она проявила большую храбрость и хладнокровие во время гибели «Единорога» и явно превосходила своих подруг по образованности, глубине суждений и культуре. Девушки тянулись к ней, и Анжелика заметила, что сама Амбруазина обращалась с ней более уважительно, чем со всеми остальными, и даже слегка подыгрывала ей, как бы стремясь притупить свойственную Дельфине проницательность.

Анжелика ощутила прилив жалости к этой обычно уравновешенной и рассудительной девушке, заливавшейся слезами как дитя.

— Могу ли я помочь вам. Дельфина? — тихо шепнула она ей.

Девушка с удивлением взглянула на нее, вытерла глаза, высморкалась в платок и отрицательно покачала головой.

— Нет, мадам, увы! Вы ничем не можете мне помочь.

— Тогда вы помогите мне, — внезапно решилась Анжелика. — Помогите мне одолеть дьявольскую силу, которая может погубить всех.

Дельфина еще раз украдкой взглянула на Анжелику, но продолжала молчать, опустив голову. Однако на обратном пути в поселок она успела шепотом сказать ей: «Я приду к вам с несколькими девушками незадолго до обеда. Мы скажем, что ваш сын Кантор пригласил нас послушать свои песни…»

— Что за вздор говорить о песнях, — ворчал Кантор. — Хоронят подругу, а сами придумали такой глупый повод — песни…

— Ты прав, конечно, но, наверное, тогда бедной Дельфине больше ничего не пришло в голову. Бывают моменты, когда не знаешь, что и придумать.

— Ну ладно, я спою им несколько псалмов, — сказал Кантор. — Так будет чуть серьезнее!

Анжелика отметила про себя, что девушки пришли к ним в то самое время, когда герцогиня обычно принимала ухаживания Никола Пари. Воспользовавшись тем, что все столпились вокруг Кантора, Анжелика отвела Дельфину в сторону.

— Дельфина, — сказала Анжелика. — Вы ведь знаете, кто виновник случившегося несчастья, не так ли? Это она?!

— Да, — грустно ответила девушка. — Я долго не догадывалась об обмане, но потом убедилась, что нельзя закрывать глаза на то, что очевидно. Во Франции никто бы ни о чем не догадался, но здесь в самом воздухе веет чем-то.., диким, первозданным, и поэтому даже самым хитрым трудно прятать свое истинное лицо. Сначала в Голдсборо, а потом в Порт-Руаяле я постепенно поняла, что это за женщина.

Конечно, мне и раньше не нравилось, что слишком часто она принуждала нас скрывать правду о случавшихся с ней припадках… «Скромность не позволяет мне допустить, — говорила она нам, — чтобы люди знали, что на меня снисходит святой божий дух». Мне следовало бы намного раньше понять, что подлинная причина этих припадков заключается в безумии, одержимости, а не в мистическом экстазе, ссылками на который она обманывала нас… Как же мы были наивны! Лишь Жюльена сразу разобралась в ней. Мы же отнеслись к этой бедной девушке с недоброжелательностью и презрением. А теперь мы совершенно беспомощны, бессильны, полностью в ее власти здесь, на самом краю света. Когда вчера я увидела, как снимается с якоря корабль, направляющийся в Европу, я была готова на все, чтобы подняться на борт и бежать, бежать, куда угодно. Боже, сжалься над нами!

— Дельфина, не думаете ли вы, что герцогиня связана с каким-то другим кораблем, с сообщниками, которые выполняют ее приказы и помогают ей осуществлять свои преступные замыслы?

Дельфина с удивлением взглянула на Анжелику.

— Нет.., я так не думаю, — пролепетала она.

— Но тогда почему же вы внутренне убеждены, что Мария была убита? Кем? Ведь ваша «благодетельница» не могла сама столкнуть ее со скалы. Она была здесь, среди рыбаков, я видела ее.

— Я.., я не знаю… Трудно, невозможно знать о ней все. Иногда создается впечатление, что она обладает даром раздвоения личности, и в то же время она столько лжет и лжет так правдоподобно, что очень трудно с уверенностью сказать, была она в каком-нибудь месте или нет…

— А последние слова Марии… Можете ли вы объяснить их?.. Она прошептала: «В момент гибели корабля на ней не было ее красных чулок».

Дельфина пристально посмотрела на Анжелику.

— Да, это правда, — сказала она, как бы отвечая на вопрос, который не смела задать себе… — Красные чулки.., они были на ней при высадке в Голдсборо.., так вот, раньше я их никогда не видела… Могу даже утверждать, что их не было в ее вещах на борту «Единорога». Ведь мне не раз приходилось собирать ее багаж… И уж, конечно, Мария знала, что говорит, потому что в лодку она садилась вместе с герцогиней…

— Что вы имеете в виду?..

У меня никогда не было полной уверенности в том, что мне довелось увидеть. Было очень темно, и в действительности все могло быть иначе. После кораблекрушения в моей голове все перепуталось. Мне не удавалось восстановить в памяти последовательность событий. Сначала пронесся слух, что наша благодетельница утонула, потом стали говорить, что ее спасли и что она сама спасла ребенка Жанны Мишо. Мне казалось, что тут в чем-то не сходятся концы с концами. И все же я убеждена, что герцогиня с Марией, ребенком и своим секретарем спустились в лодку до того, как «Единорог» понесло на скалы. А страшный треск и крик: «Спасайся, кто может, мы тонем!» — я услышала чуть позже.

— Но тогда все легко объяснить. Она покинула «Единорог» до его гибели. Те два дня, в которые ее считали погибшей, она провела со своими сообщниками, видимо, на том корабле, который еще раньше был замечен нами. Там у нее хранились вещи для переодевания, в том числе и те красные чулки, в которых она неосторожно предстала перед нами, как несчастная жертва кораблекрушения.

— Ну, а Мария? Ведь ее вынесли на сушу волны… Но тогда следует допустить, что ее бросили в воду уже из лодки… Нет, это было бы слишком ужасно!

— А почему бы и нет?! Все ужасно в этом деле, все возможно , все!.. В любом случае это останется для нас тайной навсегда… Марии больше нет.

— Нет, нет! — с отчаянием повторила Дельфина. — Нет, это невозможно. Значит, я в чем-то ошибаюсь… Я видела эту сцену, когда мы уже разбились о рифы… Я не уверена ни в чем. Была ночь. О, я схожу с ума…

У двери домика раздался какой-то шум.

— Она? — прошептала Дельфина, бледнея от страха. К счастью, это была Петронилья Дамур, которая пришла напомнить своим подопечным о дисциплине и благопристойности.

— Сейчас по расписанию вы должны заниматься починкой своей одежды в сопровождении святой молитвы. Вы же воспользовались тем, что я немного вздремнула, и прибежали сюда развлечься. Мадам будет очень недовольна!

— Будьте снисходительны к молодежи, дорогая Петронилья, — вмешался Виль д'Авре, пустив в ход все чары своего веселого и галантного обхождения, чтобы успокоить дуэнью. — Жизнь на этом берегу так грустна, так тоскливо все время чего-то ждать… Разве могут девушки безразлично взирать на красивого молодого человека, да еще с гитарой?

— Это недопустимо!

— Да будет вам! Вы хотите казаться строже, чем вы есть на самом деле. Вы тоже заслуживаете хотя бы маленькой разрядки. Присаживайтесь к нам. Любите ли вы кукурузные хлопья? Попробуйте, как они вкусны со смородиновым ликером…

— Вот кого бы порасспросить, — прошептала Дельфина на ухо Анжелике. — Попробуйте разговорить Петронилью. Она конечно, простовата, но уже много лет состоит на службе у мадам де Модрибур и любит хвастаться, что герцогиня полностью и во всем доверяет ей. Несколько раз она говорила, что ей известны такие вещи, которые способны многих привести в ужас, но ведь это совершенно естественно, — пояснила она, — потому что невозможно принадлежать к окружению святой женщины, столь часто впадающей в экстаз, которой являются видения, и не стать свидетелем страшных тайн.

Глава 12

— Бедная моя Вольверина, как тебя искусали, — причитал Кантор, склонившись над ранами своей любимицы. — И еще говорят, что ты демон, в то время как ты просто невинный зверь. Демоны же они сами, человеческие существа.

Так рассуждал Кантор, стоя на коленях возле росомахи, которую он поставил перед камином, чтобы сделать ей перевязку. Вольверина потеряла много крови, но раны ее были поверхностными и должны были скоро зажить. Слушая Кантора, росомаха очень внимательно смотрела на него, и теперь, когда больше не было нужды защищаться от враждебного нападения и кого-то отпугивать, в зрачках ее светились глубокие золотые отблески, а взгляд был полон грусти оттого, что, понимая слова хозяина, она не может выразить свои чувства.

— Да, да, ты все понимаешь, — продолжал Кантор, лаская ее. — Ты знаешь, где зло и безумие. Лучше бы я оставил тебя в лесу. Там ты не видела бы диких зверей, именуемых людьми.

— В лесу ее ожидала смерть, — заметила Анжелика, расстроенная горькими словами сына. — Не забывай, что когда ты нашел ее, она была такой маленькой, что никогда бы не выжила сама. Ты ее вырастил, и это был единственный выход. Именно человека отличает способность подправлять неумолимые законы природы.

— Законы природы прямы и просты, — назидательным тоном заметил Кантор.

— Но они и жестоки в своих требованиях. Твоя Вольверина знает это и предпочитает быть с тобой даже среди людей, а не в лесу без матери, где она была обречена на гибель. Это видно по ее глазам.

Кантор задумчиво посмотрел на большого мохнатого зверя, который внешне казался тяжеловесным, но мог быть очень быстрым и гибким.

— Так, значит, твоя судьба — прожить жизнь вместе с нами? — спросил он Вольверину, глядя ей прямо в глаза. — Но с какой целью? Какова будет твоя роль среди нас? Ведь вы, росомахи, необычные животные. В вас живет какой-то особый дух, и поэтому индейцы боятся и ненавидят вас. Лесные охотники считают, что ваша смекалка ближе всего к человеческому уму. Говорят, вы можете чувствовать и оценивать людей по их моральным качествам и инстинктивно угадываете самое нутро человека. Признав кого-то злым, росомаха способна чинить ему всяческие неприятности. Перро рассказывал мне, что у них в лесу скрывался какой-то мерзавец. Однажды он убил росомаху-самку, и самец его возненавидел. Он пробил клыками все его ведра и кастрюли, разбил горшки и миски. Можно ли пережить зиму в лесу, не имея возможности даже растопить немного снега на огне? И этому человеку пришлось прервать лесную зимовку, проделать долгий и трудный путь, чтобы выйти к людям. Зверь не давал ему ни секунды передышки. Беглец чуть не лишился рассудка и все говорил, что его преследует дьявол-невидимка.

— Очень интересно! — заметил Виль д'Авре. — Надо бы и мне привезти такого зверя в Квебек. Это было бы очень занятно!

— И все же Пиксарет ушел от нас, — сказала Анжелика. — Он сделал это под тем предлогом, что должен встретиться с Униаке, но, по-моему, его очень смутил эпизод с Вольвериной. Не знаю, вернется ли он?

— Должен вернуться, если не потерял соображения. Между индейцами и росомахами происходит соперничество за выживание в лесу. Росомахи умеют разрушать ловушки, не попадаясь в них. Они знают, что каждая ловушка предназначена для ловли зверей и несет им смерть. Они не только уничтожают эти машины смерти, но и стараются сделать непригодными к использованию зверей, попадающих в ловушки. Так они наказывают человека, отбивая всякую охоту ставить новые ловушки на их территории. Естественно, это приводит индейцев в бешенство. Ведь нередко росомаха берет верх, и им приходится уходить за пределы ее владений. Вот почему они утверждают, что росомахи прокляты и пользуются покровительством дьявола…

Разговор на эту тему отвлекал их от более тяжелых мыслей, но наступала ночь, и надо было позаботиться о безопасности. Виль д'Авре и Анжелика выделили людей в ночной Дозор, а сон все не шел: сказывалось нервное перенапряжение из-за трагедии, происшедшей с Кроткой Марией и чуть было не закончившегося бедой инцидента с Кантором и росомахой. Поэтому они долго еще сидели у камина, подбрасывая дрова в огонь и продолжая болтать. Было уже очень поздно, когда они разошлись для краткого беспокойного сна.

Пользуясь случаем, Анжелика показала маркизу найденный ею среди вещей герцогини носовой платок, на котором был вышит грифон. Достав из жилетного кармана маленькую Дупу, маркиз внимательно рассмотрел узор и подтвердил, что это фамильный герб Модрибуров.

— Это очень тонкая фламандская работа золотыми и серебряными нитями. Такой же герб вышит у нее на подкладке плаща.

— Но ведь и я видела у нее на плаще такую же вышивку… Что же получается? Раз она появилась в Голдсборо в плаще с гербом Модрибуров, ей никак не удастся доказать, что плащ ей дал какой-то незнакомый капитан… Теперь с ней все ясно. На островах она встречается со своими сообщниками и отдает им необходимые приказы.

Это открытие привело Анжелику в неописуемое волнение. Ей казалось, что у нее в руке та ниточка, потянув за которую можно распутать весь клубок: корабль с оранжевым вымпелом, неожиданно появлявшийся в разных местах и запутывавший все следы; отплытие Амбруазины из Европы в Америку; ее бегство на лодке перед гибелью «Единорога» и наконец высадка герцогини в Голдсборо в облике несчастной жертвы кораблекрушения, лишившейся всего, попытка разжалобить таким образом людей, обмануть их и усыпить подозрения, которые могли возникнуть.

Анжелика была также убеждена в существовании некой связи между вышитым гербом и подписью на записке, найденной в кармане одного из погибших злоумышленников.

И во многом другом она улавливала подобные связи, явные совпадения, какие-то очевидные признаки, но стоило ей попытаться свести их воедино, как все важные моменты ускользали, как капельки ртути, которые невозможно поймать. Цельной картины никак не получалось, оставались легковесные детали, которые разлетались, как соломинки на ветру.

Барсампюи и Кантор были настроены решительно: сжечь осиное гнездо и перебить всех бандитов с их опасной предводительницей. Анжелика и губернатор Акадии советовали запастись терпением и не проявлять эмоций, дабы не вспугнуть противника.

Каждый выигранный день приближал приезд графа де Пейрака.

— Почему он так медлит? — повторял Кантор. — Почему он оставляет нас одних?..

— Он даже не знает, что мы здесь, — напомнила Анжелика. — В этом есть и моя вина. Мне никогда не удается дождаться его именно там, где он надеется меня найти. Иногда это просто выводит его из себя. Надо бы мне исправиться теперь…

..Живя почти бок о бок с женщиной, которая утверждала, что ей удалось соблазнить Жоффрея, ежечасно сталкиваясь со все более тревожными и опасными проявлениями ее силы и коварства, Анжелика начинала осознавать, что наступил час самого трудного испытания в ее жизни.

Это сказывалось даже на ее физическом состоянии, и хотя ей удавалось сохранять твердость духа и самообладание, иногда ею овладевала неодолимая тревога от ощущения, что все ее существо распадается на части, что ее затягивает в смертельный омут страха. В панике она прислушивалась к внутреннему голосу, который неустанно твердил: «Все погибло… Все.., все… В этот раз победишь не ты… Она сильнее…» Тогда она усилием воли брала себя в руки, заставляла успокоиться. Но давалось ей это очень нелегко. Так было и в эту ночь, когда, вся в холодном поту, она несколько раз вставала с постели и бежала через весь двор в неудобный, плохо обустроенный туалет.

Анжелике казалось, что ей было бы легче пересечь Атлантический океан или целую пустыню. Туманная ночь с невидимой луной таила в себе всяческие козни, западни, ужасные сюрпризы. С берега поднимался влажный запах рыбного рассола. В зловонном туалете она так плохо чувствовала себя, что боялась, как бы не свалиться в заполненную нечистотами яму… Это был сплошной кошмар, где не оставалось места ни для любви, ни для умиротворенности, ни для радости от того, что ты живешь… Кругом кишели исчадия ада, вылезшие из ущелий и ползущие по песку прямо на нее… Дьяволица убьет Кантора… Жоффрей никогда не возвратится… Онорина останется сиротой… Никто не позаботится о ее судьбе. Она окажется в этом мире более беззащитной, чем заблудившийся котенок… А Флоримон? Как она сама отпустила его в дремучие леса в надежде, что ему удастся избежать опасностей… Нет, и его она больше никогда не увидит…

Откуда-то доносилось зловещее и насмешливое уханье совы.

Все пропало, все… Оставалось лишь ждать смерти и поражения…

Глава 14

— Я не понимаю, — сказала Анжелика, глядя на круглое лицо Петронильи Дамур, которое на этот раз ей показалось оплывшим и побледневшим. — Так вот, я не понимаю, почему мадам де Модрибур взяла в лодку Кроткую Марию, а не вас. Конечно, она не могла знать, что «Единорог» потерпит крушение, но если бы она взяла вас, то вам не пришлось бы перенести это страшное испытание.

— Да я сама все время задаю себе этот вопрос, — воскликнула гувернантка, чуть не расплескав от волнения чашку с горячим липовым настоем, которую она держала в руке.

Анжелике удалось зазвать к себе Петронилью Дамур «поболтать у камина». Поскольку старая дама чувствовала боли в желудке, Анжелика заодно приготовила для нее специальный настой. Сейчас, сидя на скамеечке напротив Анжелики, она шумно втягивала губами целебную жидкость. Вынужденное морское купанье, волнение, усталость как-то сразу заметно состарили эту и без того страдавшую одышкой и не любившую вылезать из дома женщину. Ее руки и губы слегка дрожали. Казалось, что в застывшем взгляде ее больших светлых глаз блуждало некое подобие улыбки, как если бы она испытывала тщеславное удовлетворение от обладания какой-то важной тайной. Заподозрив некоторую невменяемость Петронильи, Анжелика поняла, что конкретными вопросами она ничего не добьется и решила сыграть ва-банк по-иному. Именно поэтому она упомянула о том, что герцогиня взяла с собой в лодку Кроткую Марию, дав таким образом почувствовать чуть тронувшейся бедняжке, что она ей искренне сочувствует.

— Вы совершенно правы, мадам, — говорила Петронилья, покачивая головой, увенчанной помятым и чуть косо сидевшим чепцом. — Вы совершенно правы. Никому не пожелаю пережить кораблекрушение, когда холодная вода заливает и глаза, и уши, и рот, и ты не знаешь, когда и как это кончится. Не могу больше видеть все эти корабли, море, гальку, мое сердце уже не выдерживает…

Руки ее затряслись так сильно, что Анжелика взяла у нее из рук чашку с настоем.

— Видите ли, если бы вы сели в лодку с герцогиней! — сказала она успокаивающе, — вы бы не попали в эту жуткую переделку. Странно, что она не взяла вас с собой — ведь вы очень дороги ей, и она не может обходиться без вас!

Анжелика произнесла эту фразу, чувствуя, что эпизод с лодкой был ключевым в глазах старой гувернантки.

— Я думаю, что причина заключается в моей нелюбви к ее брату, — сказала Петронилья.

Что за брат?.. У Анжелики даже екнуло сердце, но она вовремя удержала себя и не стала прямо задавать этот вопрос… Ничего не сказав, она поднесла Петронилье новую чашку с отваром. Та отпила несколько глотков, но было видно, что думала она о другом.

— А я-то надеялась, что уж в Америке он до нас не доберется. Так вот, представьте себе, он уже ожидал ее здесь. И лодку за ней послал он. И я, и капитан Симон говорили ей, что уже темно, и море разволновалось. Капитан предупреждал, что здесь могут быть коварные рифы. «Виден берег с огоньками, подождите, пока мы не станем на якорь». Куда там! Попробуйте остановить ее, когда зовет брат.

Петронилья с удовольствием глотнула из чашки и сказала вздохнув:

— Очень пользительный напиток! Анжелика затаила дыхание, чтобы не нарушить этот, казалось, бессвязный монолог.

— Нельзя сказать, что она покорна ему, — продолжала дуэнья. — Она не покорна никому, но всегда тянется к нему. Это единственное в мире существо, с которым она находит общий язык. Я никогда этого не понимала. Его зовут Залиль. У него постное лицо, рыбьи глаза, весь он какой-то неприятный и даже пугающий. И что только она в нем нашла? А ведь смотрите, встреча с ним сразу же принесла нам несчастье. Корабль затонул, погибло много хороших людей.

— А почему брат герцогини ждал ее во Французском заливе?

Анжелика сразу же поняла, что совершила ошибку, задав свой вопрос так прямо. Петронилья с подозрением посмотрела на нее.

— Да что это я вам все рассказываю? Не слушайте эти глупости!

Петронилья хотела было встать, но вдруг обмякла в каком-то оцепенении и на лице у нее появилось выражение ужаса.

— Ведь она запретила мне разговаривать с вами, — пролепетала она. — Что я наделала… Что же я наделала?

— Она вас убьет?..

— Нет, меня нет, — горделиво и убежденно ответила Петронилья.

Реакция у нее была та же, что и у Кроткой Марии.

— Так значит, вы знаете, что она способна на убийство? — вкрадчиво спросила Анжелика.

Петронилью Дамур охватила дрожь. Анжелика пыталась нажать на нее, пробудить ее совесть, дать ей почувствовать, что она может искупить свое невольное попустительство преступным действиям своей госпожи, которой она преданно служила все эти годы. Но добиться ей ничего не удалось. Петронилья замолкла и даже отказалась подтвердить, что корабль, который они несколько раз замечали на своем пути, был кораблем брата Амбруазины, человека с бледным лицом.

Страх настолько овладел ею, что она, лязгая зубами на каждом слове, принялась говорить, что ей ничего, ничего не известно, кроме одного — если она отойдет хоть на шаг от дома Анжелики, «они» убьют ее… Получалось, что старая женщина собиралась оставаться здесь чуть ли не до второго пришествия.

— Ну и обуза на нас свалилась, — сказал Кантор, когда Анжелика рассказала обо всем ему и Виль д'Авре. — Но ведь нельзя и выставить ее за дверь, она и впрямь боится оказаться убитой.

— Возможно, на это есть основания, — отреагировал Виль д'Авре.

Вечером герцогиня де Модрибур прислала человека за дуэньей. Анжелика ответила, что та нездорова и останется на ночь у нее подлечиться. Анжелика опасалась, что Амбруазина явится к ней с протестом, но, к счастью, этого не произошло. Ночь прошла беспокойно. Петронилья пребывала в прострации, изредка прерываемой плачем и стонами. Потом у нее начались боли в животе, и Анжелике пришлось несколько раз сопроводить ее в туалет, поскольку та сама не могла ступить и шагу. Ей повсюду чудились монстры, притаившиеся убийцы. Наконец, Петронилья вспомнила, что в сумочке у нее хранится хорошее лекарство от колик. Анжелика дала ей его, после чего все заснули.

К утру Петронилье полегчало. За завтраком Виль д'Авре и Анжелика всячески убеждали бедную гувернантку сделать вид, что ничего особенного не произошло, и вернуться к королевским невестам. Такое естественное поведение могло бы избавить ее от подозрений. А скоро прибудет граф де Пейрак, и все уладится.

Петронилья несколько приободрилась. А когда Виль д'Авре признался, что при первом же взгляде на нее он понял, что она из Дофине, и они побеседовали о ее родной провинции, она и вовсе почувствовала себя молодцом.

Предпочитая не пользоваться гостеприимством Никола Пари и стремясь теснее сплотить своих сторонников в окружавшей их зловещей атмосфере, Анжелика позаботилась о том, чтобы не только завтраки, но и обеды и ужины проходили у нее с участием Кантора, Барсампюи, Дефура, сына Марселины и, разумеется, Виль д'Авре, чей повар и адъютант обслуживали их.

Между тем, завтрак продолжался, как вдруг на пороге появилась герцогиня де Модрибур в сопровождении своих обычных кавалеров — старого Пари и капитана дю Фауе. Сейчас вся эта милая компания возвращалась с мессы.

Герцогиня была одета в красное муаровое платье с огненным оттенком, от чего против света казалось, что вокруг ее темноволосой головы образовалось нечто вроде золотистого ореола. Переступив порог, она сказала:

— Я пришла справиться о вашем самочувствии, Петронилья. Что с вами случилось, милая?

Толстая гувернантка побледнела и задрожала с головы до пят. Дикий ужас, овладевший ею, настолько преобразил ее лицо, что оно превратилось в отвратительную карикатуру: выпученные глаза, трясущиеся щеки, толстая, повисшая вниз губа, с которой сыпались крошки пирога. Картина была настолько тяжкая, что даже самый светский из них человек, маркиз де Виль д'Авре, не смог найти никакой шутки, чтобы прервать наступившее гнетущее молчание.

— Что с вами, Петронилья? — спросила Амбруазина ангельским голосом с некоторой ноткой удивления. — Можно подумать, что вы испугались меня.

— Разве я всегда не заботилась о вас, госпожа, как о своем родном дитяти? — спросила старая женщина, изобразив на лице жалкую улыбку. — Разве это не так…

Амбруазина с грустью оглядела всех присутствующих.

— Что все же с ней произошло? Похоже, ей не по себе…

— Ведь я во всем вам потакала, не так ли? — продолжала несчастная женщина. — Разве я не помогала вам удовлетворять вашу страсть к наслаждениям?..

— Похоже, она теряет рассудок, — прошептала Амбруазина, глядя на Анжелику. — В последнее время я замечала какие-то странности в ее поведении. Вы непременно поправитесь, моя славная Петронилья, — сказала она погромче и стала приближаться к дуэнье, которая вдруг стала похожей на большую жабу, загипнотизированную змеей. — Вы просто немного переутомились, но это не страшно. Вам надо подлечиться. Где то лекарство, которое обычно вам помогает?

А вот оно…

С озабоченным видом она вынула из коврового ридикюля гувернантки флакон с пилюлями, которые Анжелика уже давала ей ночью, положила их в чашку Петронильи, налила немного воды и поднесла к губам больной.

— Выпейте, мой бедный друг. Выпейте, вам станет лучше. Мне так больно видеть вас в таком состоянии. Пейте, пейте…

— Да, госпожа, — ответила Петронилья, — вы так добры… да, да, вы всегда были добры ко мне…

Руки ее дрожали так сильно, что часть жидкости вылилась из чашки ей на кофту. Амбруазина снова помогла ей, и она, наконец, допила лекарство, причмокивая, как толстый напуганный карапуз.

— Какое несчастье, — вполголоса сказала герцогиня, обращаясь ко всем присутствующим. — Бесконечные испытания помрачили ее рассудок. Столь опасные приключения не для такого возраста. Я пыталась отговорить ее ехать со мной в Америку, но она не захотела расставаться…

В этот момент Анжелика взглянула на Кантора, который стоял с Вольвериной у камина. Устремленные на Амбруазину глаза и юноши и зверя сверкали от ужаса и неистребимой ненависти.

— Ой, мне больно! — застонала вдруг Петронилья Дамур, схватившись обеими руками за живот. — Ой, я умираю!

Лицо бедной женщины посерело, она обливалась слезами. Анжелика встала, стряхивая с себя странную апатию, которая как бы приковала ее к табуретке.

— Пойдемте, Петронилья! — сказала она, — пойдемте, бедняжка. Я помогу вам дойти до туалета.

Она приблизилась к дуэнье и нагнулась помочь ей подняться.

Герцогиня сказала вполголоса:

— Неужели вы не испытываете никакой брезгливости? Завидую вашей доброте, я бы так не смогла. Нет ничего страшнее картины начинающегося маразма!

Пока Анжелика — в который раз за последние сутки — вела старую женщину по неудобной тропинке к туалету, больная начала причитать:

— Она убьет меня, убьет, как убила герцога, аббата, Клару Терезу, матушку-настоятельницу, юношу, который увидел ее через окно, и слугу, такого славного человека. Я была против. Я сказала ей тогда, что это тяжкий грех, но она в ответ засмеялась… Она всегда смеется при виде смерти…

Теперь настала моя очередь погибнуть… Вы сами сказали мне это, мадам, я погибну, а она будет смеяться, я скоро умру, я чувствую, что Бог простит мне мои грехи…

— Ну вот, мы дошли, — сказала Анжелика, которую саму трясло, как в лихорадке, от страшных признаний Петронильи. — Теперь оставайтесь здесь и никуда не уходите, пока вам не полегчает. Я постараюсь убедить герцогиню не забирать вас, скажу, что ваша болезнь может оказаться заразной… Наберитесь бодрости и не выказывайте перед ней свой страх…

Вернувшись в дом, Анжелика застала Амбруазину на прежнем месте в гостиной. Сидя, как королева среди своих вассалов, в царственной и одновременно обольстительной позе, она слушала разливавшегося соловьем Виль д'Авре:

— Вот мы заговорили о Дофине — какой это прекрасный край. Вы знаете эти места, герцогиня?..

Он нарочно завел разговор на эту щекотливую тему, потому что ему было известно, что она была родом из этой провинции, но, стремясь завоевать доверие Анжелики, объявила местом своего рождения Пуату.

— В то же время Дофине — страна бунтарей, превыше всего ставящих свою независимость, — продолжал маркиз. — Особенно это характерно для жителей горных плато, которые зимой полностью отрезаны от долин и могут общаться лишь с медведями и волками…

Потом разговор перешел на другие темы, и его непринужденный характер, ослепительная красота Амбруазины, тщательно скрываемые чувства всех присутствующих — все это вызывало у Анжелики ощущение участия в какой-то зловещей нереальной комедии.

Внутренняя напряженность была такой, что всех подташнивало. К тому же, к обычным запахам прилива примешивался довольно зловонный дух засоленной трески, сушившейся на берегу, и разложенной рыбаками на решетках тресковой печени — солнце выплавляло из нее высоко ценимое масло.

Казалось, время остановилось.

— Что-то долго нет Петронильи, — внезапно сказал молчавший до сих пор Кантор.

— В самом деле, ведь прошел уже целый час, а ее нет и нет, — подтвердил Виль д'Авре, взглянув на часы в золотой оправе.

— Пойду взгляну, как там она, — встрепенулась Анжелика, стремясь опередить Амбруазину.

Движимые неясным предчувствием, за Анжеликой потянулись все.

У самой двери лежало рухнувшее на пол тело мертвой Петронильи. Лицо ее посерело и покрылось черными пятнами. В туалете сильно пахло рвотой.

— Это ужасно, — прошептал маркиз де Виль д'Авре, прикрывая нос кружевным платочком.

Оцепеневшая Анжелика отказывалась понять, что подобное злодеяние возможно.

«Выходит, что герцогиня отравила ее только что, у нас на глазах!.. Когда все сидели за столом, и она заботливо подала ей лекарство… Значит, ей удалось незаметно подсыпать туда яд! Она заставила ее испить чашу смерти в нашем присутствии!..» С испугом и сомнением она посмотрела на Амбруазину и вдруг увидела на ее губах адресованную ей беглую усмешку как символ торжества и сатанинского вызова.

Глава 16

Шел седьмой день. Кроткая Мария была мертва, Петронилья тоже. Оказавшийся в опасности Кантор ушел со своей росомахой… Бесконечно тянулись дни, медленные, но полные внутреннего напряжения, которое в любой момент могло разрядиться трагедией.

..Амбруазина явилась к Анжелике в отсутствие маркиза, зная, что в этот час он обычно беседует в форте с Никола Пари — правило, от которого он никогда не отступал…

Растянувшись в любимом гамаке Виль д'Авре, герцогиня наслаждалась комфортом, заложив кисти рук за голову.

— Вы проявили большую активность в последние дни, как я вижу, — произнесла она вкрадчивым голосом сирены, иронически глядя на Анжелику. — Должна признаться, кое в чем вы меня опередили. Вашему ангелочку удалось упорхнуть. Впрочем, он мелкая рыбешка… Зато против вас у меня есть надежное оружие.

Анжелика сидела за столом перед складным зеркальцем. Зная, что Кантор вне опасности, она чувствовала себя вполне уверенно. Она не сомневалась, что он отыщет отца, как и тогда, когда он был совсем ребенком.

Вот почему появление Амбруазины не слишком взволновало ее. Распустив волосы, она принялась медленно их расчесывать.

— На что вы надеетесь? — продолжала Амбруазина притворно сочувственным, но ироническим тоном. — Думаете отбить у меня своего графа де Пейрака? Но ведь, бедняжка, вы плохо знаете его, как вы не знаете многого из того, что произошло тогда в Голдсборо. Мне было почти жаль вас. Еще бы! Мне удалось переспать с мужем столь благородной дамы из моего родного Пуату, а ведь мы могли бы обо всем договориться…

— Не утруждайте себя слишком, — холодно перебила ее Анжелика. — Я знаю, что вы совсем не из Пуату, а насчет благородного происхождения, то в вашем, видимо, есть явные следы незаконнорожденности…

Женская интуиция подсказывала ей, какие стрелы больнее всего уязвят герцогиню, и она не ошиблась.

— На что вы намекаете! — воскликнула та, пристав с гамака. — Моя дворянская родословная не хуже вашей! — И тут же совершенно другим тоном спросила:

— Как вы узнали? Кто вам сказал?.. А, я догадываюсь, это ваш, прости господи, Виль д'Авре. Несмотря на все его комедиантство, я догадалась, что он распознал меня.

— Виль д'Авре здесь ни при чем, — ответила Анжелика, испугавшись за бедного маркиза и кляня себя за то, что забыла об опасной проницательности Амбруазины. — Сейчас расскажу, как это получилось. Однажды, впавши в транс, вы в бреду упомянули о своем отце-священнике. У нас, католиков, дети от духовных лиц считаются незаконнорожденными. Что касается Дофине, где вы родились на самом деле, то мне это сказала Петронилья Дамур.

Анжелика пошла на эту ложь, поскольку бедной гувернантке уже было нечего терять.

— Старая клопиха, — прошипела Амбруазина. — Правильно сделала, что…

— ..убили ее, — договорила Анжелика, продолжая спокойно расчесывать волосы. — Да, вы поступили весьма предусмотрительно, учитывая и то, что она успела, а еще больше должна была рассказать мне о вас.

Амбруазина хранила молчание, громко дыша и не спуская с Анжелики пристального взгляда своих колючих глаз.

— Я сразу же поняла, — вымолвила она наконец, — сразу же поняла, увидев вас вдвоем на берегу моря, что вы окажетесь трудным противником. Потом я немного успокоилась. Вы производили впечатление ласковой и доброй, а ласковые и добрые всегда беззащитны. Но вскоре мне пришлось снова изменить свое мнение. Вы оказались упорной и непредсказуемой женщиной… С какой стороны можно подъехать к вам, чтобы приворожить к себе? Я все время задаю себе этот вопрос. А в чем секрет вашего очарования и притягательной силы? Ведь на самом деле, как мне представляется, вы совершенно бесхитростная натура. Наверное, такой была Ева…

— Избитый комплимент, я его слышала не раз. Герцогиня сверкнула остренькими зубками, как волчица, изготовившаяся укусить.

— И все же Дьявол соблазнил Еву, — прошипела она. Затем, выдержав паузу, она спросила:

— На чем основываются ваши отношения с графом де Пейраком, скажите откровенно?

Анжелика посмотрела на герцогиню.

— Отношения между ним и мною недоступны пониманию людей вашей породы.

— А какой, по-вашему, я породы?

— Дьявольской!

Амбруазина рассмеялась насмешливым, но в то же время горделивым смехом.

— Да, это верно. Вас я не понимаю и признаюсь в этом, — сказала она.

— Но хотя мне не чужды многие науки, вы для меня сразу же стали загадкой… Тогда, на берегу моря, и потом, когда я проснулась после той страшной ночи. Мне приснились чудовища, которые меня подстерегали.., два дьявола — один с глазами на ягодицах, а другой — с гусиным клювом вместо рта.., я знала их имена.., они наводили на меня ужас… А когда проснулась и увидела вас с графом у своей постели, я сразу же почувствовала, как ему не терпится увести вас к себе и предаться любви. И вы тоже были охвачены таким же нетерпением, и ничто другое больше для вас не существовало, кроме одного — сейчас наступит мгновение — только для вас, для ваших душ и тел — когда, по неведомо чьей милости, вы вкусите все блаженство рая. Меня ожидала еще одна страшная горькая ночь, а вас — ночь божественного счастья.

С какой безжалостностью вы поспешили покинуть меня. Я сравнивала себя с выброшенным в море хламом. Когда вы ушли, я жестоко страдала… Мне почудилось, что душа моя отлетает от тела, и я закричала, как грешник, проваливающийся в преисподнюю.

— Я помню этот крик. Тогда я вернулась назад и спросила у Дельфины и Кроткой Марии, что это за крик, но они ответили, что не знают.

Губы Амбруазины сложились в злобно-обольстительную улыбку.

— А как вы думали? Что они не смогут разыграть комедию ради меня? Я хорошо выдрессировала этих девушек. — Чтобы угодить мне, они готовы солгать самому королю. А тогда они больше всего боялись не выполнить мой приказ — во что бы то ни стало задержать вас на всю ночь у моей постели. Я не хотела, чтобы граф увел вас к себе. Но им не удалось помешать…

Она скрипнула зубами.

— Вы без конца расстраиваете мои планы. Иногда я впадала в панику, чувствуя, что вы угадываете мои намерения. Мне было очень трудно отвлечь от себя ваше внимание. Сама судьба, казалось, помогает вам. Когда мадам Каррер выпила предназначенный вам кофе, можно было подумать, что вы специально вызвали ее выручить вас… Да, тогда в Голдсборо, — прошептала она, покачав головой, — до сих пор не понимаю, как это все произошло… Я была не в своей тарелке, что-то все время не получалось… Но почему, почему?

Перестав расчесывать волосы, Анжелика стала слушать еще внимательнее. Про себя же подумала: «Да потому, наверное, что мы в Америке, в Новом Свете. Люди вынуждены жить здесь открыто, да и природу трудно обмануть. Вот почему ее колдовская сила здесь ослабевает. Да и потом сами обстоятельства приучили местных людей остерегаться всего: индейцев, моря, смены ветра, внезапных нападений пиратов. Поэтому люди здесь более бдительны, их труднее соблазнить отравленным медом».

Амбруазина продолжала говорить задумчивым голосом, по-прежнему держа руки на затылке.

— ..Помню как.., в самом начале…

Анжелика не могла не признать про себя, что в самом тембре голоса герцогини, чуть глуховатом и время от времени слегка неуверенном, таилось какое-то обволакивающее обаяние, какая-то гипнотическая сила.

— Да, в самом начале… Я увидела, как вы любознательны. Меня это удивило и испугало. Я не знала, как вызвать у вас интерес к себе. А этот накал страсти в любви — главное в вашей жизни… Ваша любовь и интерес к Друзьям… Например, к Абигель… Вы полюбили и эту землю, а меня даже не замечали.., я возненавидела море, перелетных птиц…

Она сделала паузу, как бы размышляя.

— ..А он! Я была уверена, что отбила его однажды у вас… Я не желала знать, что происходит между вами… До Абигель — это было очень тяжело!..

Теперь она говорила сквозь сжатые зубы, напористо и убежденно, расширившиеся глаза ее сверкали.

— ..Я возненавидела море, потому что вы любите его, и перелетных птиц

— тоже потому, что вы любуетесь их красотой.., восхищаетесь, как они тысячами собираются в стаи, застилая все небо… Когда я видела, с какой нежностью вы смотрите на стаи птиц, я буквально сгорала от желания любой ценой отвлечь вас от этого занятия…

Она чуть подалась вперед.

— ..И вот теперь вы больше не замечаете их, — торжествующе воскликнула герцогиня. — Вы даже не знаете, что именно сейчас, в этот момент, над нами пролетают дикие гуси в осеннем небе… Это мне все же удалось. Вы больше не видите птиц.

Обессилев, она снова откинулась назад.

— Так почему вы любите столько разных вещей, столько людей, а не меня?.. Только не меня?

Последние слова она буквально выпалила в приступе ярости, дав выход всему своему гипертрофированному нарциссизму.

— И я поклялась уничтожить вас, его, вас обоих, пойти на любую хитрость, лишь бы унизить и извести вас, да падет проклятие на души ваши!..

Неистовство, с каким были произнесены эти слова, настолько потрясло Анжелику, что в ней пробудился отвратительный всепоглощающий страх, вытеснивший все другие чувства.

«Если она так разговаривает, — говорила она себе, как насмерть перепуганный ребенок, — то, значит, верит в свое торжество. Где же пределы и каков источник ее власти?» Когда-то в голосе одной женщины — мадам де Монтеспан — уже прозвучала такая же бездна ненависти… Но сейчас было страшнее — души людей мог проклясть только тот, для кого ненависть стала второй натурой.

К чему же бороться? Разве можно устоять перед силой, движимой одним единственным стремлением — уничтожить тебя?

Анжелика боялась, что станет заметна усиливающаяся дрожь ее рук, держащих щетку для волос и гребешок. Но больше всего она боялась, что, поддавшись рефлексу панической самозащиты, она бросится на преступницу и обезвредит ее, лишив жизни. Разве не так она поступила бы с агрессивным диким зверем? «Но будь осторожна, — умолял внутренний голос, — такой выход, даже если он справедлив, обойдется слишком дорого для тебя, твоего мужа, твоих детей. Что можно противопоставить дикому зверю, не имея оружия? Только одно — сохранять выдержку. Помни об этом! Это твой единственный шанс, если таковой еще имеется!» Она стала снова медленно расчесывать волосы, то собирая, то распуская их. Амбруазина молчала, наблюдая за ней. Наступала ночь.

Анжелика встала взять с камина подсвечник, поставила его рядом с зеркалом и зажгла свечу. В зеркале она увидела свое бледное лицо в синем отблеске сумерек. Лицо ее выглядело уставшим, но неожиданно помолодевшим. Так бывало уже не раз: потенциал молодости восставал против грусти и обреченности.

Амбруазина заговорила вновь:

— Абигель и ее дети; ваши любимчики, эти вонючие индейцы, которых вы старались развеселить; раненые, которые ждали вас как мать; и ваш кот, и этот медведь… Я ревновала к медведю, ревновала даже к старой мисс Пиджон, когда вы отправились утешать ее после смерти этого толстого болвана Пэтриджа.

— Не вы ли его убили?

Герцогиня сделала большие невинные глаза:

— Причем здесь я? Разве вы не помните, — он дрался на дуэли с Луи-Полем де Верноном.

— Когда иезуит разоблачил вас, вы решили, что он должен умереть. Но как сделать это, не вызвав подозрений? К тому же, иезуиты достаточно умны, чтобы дать убить себя просто так. И тогда вы или кто-то из ваших распустили слух среди англичан, что их отправят в Канаду как пленников. Вы знали, что этого было вполне достаточно, чтобы пастор разъярился, как дикий кабан.

Амбруазина была в восторге.

— Ловко придумано, не правда ли?

Анжелике до тошноты захотелось если не удушить, то по крайней мере как следует ударить Амбруазину, но она держала себя в руках, понимая, что такой безрассудный поступок может иметь необратимые последствия.

Амбруазина явно устала от безрезультатных попыток вывести из себя Анжелику. Сойдя с гамака, она приблизилась к ней и с большим удовлетворением увидела, как побледнела Анжелика от одного запаха ее духов. Ведь Анжелика воспринимала ее, как ядовитую змею, вынужденное соседство с которой делало ее совершенно больной.

Понимая, что ей надо немного прийти в себя, — Анжелика открыла сумку, чтобы положить в нее гребешок и щетку. Амбруазина машинально заглянула в сумку и тут же воскликнула:

— А это что?

Она увидела свинцовую дубинку, вынутую Анжеликой из рук человека, которого Пиксарет убил в Сарагуше.

— Как к вам попал этот предмет? — спросила герцогиня, свирепо уставившись на Анжелику.

— Мне дал его в Париже один ремесленник.

— Это не правда.

— Почему вы так думаете? Глаза Анжелики засверкали.

— А откуда у вас такой интерес к этому предмету, мадам де Модрибур? Видимо, вы догадались, что ко мне он мог попасть только от тех бандитов, которые устраивают кораблекрушения, а затем добивают потерпевших во Французском заливе? А вы отдаете им приказы о совершении этих преступлений? Не вы ли их тайная предводительница?.. Не вы Велиалит?

Она схватила Амбруазину за запястья.

— Я сорву с вас маску, — сказала Анжелика сквозь сжатые зубы. — Я добьюсь вашего ареста. Вас заточат в тюрьму… Потом повесят на Гревской площади!.. Я выдам вас инквизиции, и вас сожгут на костре как колдунью!

Враги Анжелики всегда опасались ее гнева. Она взрывалась именно тогда, когда у них появлялась уверенность, что она, изысканная светская дама с чувствительным сердцем, не способна на вспышки вульгарного гнева, свойственного простолюдинам.

— Но вы просто ., просто ужасны, — застонала герцогиня. — Это немыслимо — вы — и такая злоба! .. Ой, ой, отпустите меня, вы делаете мне больно.

Анжелика отпустила ее таким резким движением, что герцогиня едва не села мимо гамака. Растирая пострадавшие запястья, она захныкала:

— ..Из-за вас браслеты вонзились мне в кожу.

— А я бы с удовольствием вонзила вам в сердце нож, — с ненавистью воскликнула Анжелика. — И такой день придет! Вы ничего не потеряете, дождавшись его.

Потрясенная Амбруазина, откинувшись всей спиной на сетку, вдруг принялась корчиться, заламывая руки, испуская бессвязные звуки и выкрикивая какие-то обрывки фраз, которые постепенно стали складываться в нечто вразумительное.

— О, Сатана, о господин мой, — стенала она. — Почему заставил ты меня сражаться с ней? Жестокость ее неслыханна.., я больше не могу этого выдержать. Почему она?.. Почему ты вовлек меня в борьбу именно с ней? Почему твой пронзительный глаз-сапфир натравил меня на нее?.. Как можешь ты допускать, что подобные существа живут на земле, ты, столь непримиримый к подлостям других? Наверное, тебя ввело в заблуждение совершенство ее красоты. Ты решил, что такая красота обязательно сочетается с глупостью, поверил ее кажущейся покорности судьбе, притворной готовности этой женщины смириться с поражением. Почему ты не предостерег меня об опасностях светского обмена шпильками, об этой коварной западне, в которую попадаются самые опытные и жесткие люди: выиграв словесный поединок, они принимают себя за хозяев положения, но вскоре оказывается, что это совсем не так.

Все это Амбруазина говорила как бы в полузабытьи, подавленная неодолимой, как девятый вал, силой гнева Анжелики, устами которой, казалось, вещала сама судьба. Особенно болезненно герцогиня восприняла страшные ее слова об уготовленном ей костре инквизиции, физически ощутив, как ее тело бьется в страшных конвульсиях в ревущих языках пламени. Чуть не плача от жалости к себе, она продолжала:

— Так кто же хозяин положения?.. Неужто Сатана и на этот раз не справится со своим подручным? Бедное мое, прекрасное детство! Что сделали вы с ним? Ты, сапфироглазый кровопийца, и ты, Залиль, весь в человеческой крови. Ты мог сделать с нами что угодно, ты, всемогущий Сатана! Но он ускользнул от тебя и теперь терроризирует меня… Он предал меня этому страшному созданию, названному ангельским именем! Сжалься же, сжалься надо мной!

Она издала еще один отчаянный стон, потом вдруг как-то обмякла и впала в полукаталепсическое состояние. Бредовая горячка герцогини вызвала у Анжелики чувство растерянности. Дьяволица, да к тому же сумасшедшая! Что делать?

В наступившей тишине, чувствуя себя совершенно опустошенной, она стояла у стола, прислушиваясь к шуму ветра. Временами доносились, как далекий шепот, обрывки фраз, которыми обменивались люди, возвращавшиеся с моря в поселок, и грустные ноты рожка, похожие на крик тюленей.

Все было зловеще, как в чистилище, где духи зла терзают грешные души, обреченные в муках постичь цену добра и в назначенный день встретить новый свет…

Трудно было представить себе нечто более несуразное — в этот момент и в этих проклятых местах, — чем появление Виль д'Авре с учтивой улыбкой на лице, с красными башмаками на ногах, в жилете с цветочками и камзоле цвета сливы.

Однако улыбка мгновенно слетела с лица маркиза, едва он увидел Амбруазину.., в своем персональном гамаке!

— Она заняла мой гамак!

С недовольным видом избалованного ребенка, у которого отобрали любимую игрушку, он уселся на деревянной скамейке у очага.

Анжелика вполголоса пересказала ему разговор с герцогиней, не умолчав об угрозах, высказанных в ее адрес. Маркиз был вне себя.

— На этот раз она переступает все границы! Тем хуже для нее — по праву губернатора я арестовываю ее и заключаю под домашний арест.

Но сразу же осознав нереальность своего заявления, он опустил голову.

— Увы, мы бессильны. Нас опередили, загнали в угол, мы оказались в ее власти, а она чувствует себя в полной безнаказанности.

Понизив голос, он продолжал:

— В поселке полно подозрительных лиц. Я поделился этим наблюдением с Никола Пари и сказал ему, что бретонцам лучше побольше заниматься своей треской и поменьше слоняться, где попало, с оружием в руках. На это он ответил, что слоняются с оружием совсем не рыбаки Марьена Альдуша. Но тогда кто они, эти бесцеремонные молодчики, которые, никому не представившись, заполнили поселок? — спросил я Никола. Мой вопрос ему явно не понравился, и он неопределенно ответил, что это матросы с тех двух кораблей, которые стали на якорь за мысом.

— Все ясно. Значит, герцогиня подтягивает в поселок своих людей.

Маркиз подмигнул Анжелике и прошептал:

— Восемьдесят легионов…

Затем он продолжил уже серьезно:

— .. Как бы там ни было, будем бороться. Наше спасение теперь зависит от выдержки и бдительности. Главное — продержаться до прибытия графа де Пейрака. В любом случае, когда мы выберемся из этой передряги, я буду жаловаться в Квебек и даже выше: напишу в Париж. Для них колонии — это какая-то свалка для нежелательных и сумасшедших лиц обоих полов, чей высокий ранг не позволяет поместить их в дом для умалишенных в Бисетре вместе с простолюдинами. Вы, наверно, думаете, дорогая моя, что только по простому невезенью вы встретили здесь, на краю света, резвящуюся на свободе герцогиню, в которую вселился дьявол. Так вот, вы ошибаетесь! Это сознательный расчет королевских чиновников Франции. Для них это самый простой выход: заслать куда подальше обезумевших дам, от которых открещиваются и монастыри, и заклинатели бесов, и которых не терпят ни при дворе, ни в любом приличном обществе. Пусть страдают те, кто связал свою судьбу с другим полушарием! Пусть они пеняют на себя — нечего было уезжать! Сколько неприятностей я претерпел из-за этой Мессалины, например, в день моего юбилея, когда в самый разгар пиршества затонул «Асмодей», и Марселина не успела продемонстрировать свой коронный номер со вскрытием мидий. Все это более чем прискорбно, и летний сезон можно считать сорванным. Но по чьей вине? По вине более подслеповатых, чем кроты, парижских чиновников, которые, заложив за ухо свои гусиные перья, решают вопросы заселения колоний. Я выступлю против такого произвола, напишу самому Кольберу. Я знаю его, надеюсь, вы тоже. Весьма трудолюбивый и способный человек, правда очень занятой. Впрочем, и он, и другие видные представители буржуазии, пользующиеся поддержкой короля, не улавливают некоторые нюансы. Хлопоча как белки в колесе, они составляют бесконечные реестры, веря, что от этого зависят судьбы мира и что только накопление капитала способно обеспечить всеобщее душевное равновесие… Но ничего не поделаешь, мир меняется в этом направлении, и от нас это не зависит…

— Не говорите так громко. Она может услышать нас.

— Нет, она в состоянии каталепсии с полным отключением сознания. Она прибегла к самому трусливому способу преодоления усталости, трудностей жизни и последствий своих поступков.

Вынув из кармана табакерку, он попользовался ею и несколько раз чихнул, не выведя при этом Амбруазину из состояния глубокого сна.

— Сумасшествие и служба дьяволу — в одном месте. — Не прореагировав на эту реплику Анжелики, маркиз сказал:

— Разыграв сегодня картину откровенности, признания своего поражения и страха перед вами, она хотела разжалобить вас. Но вы не поддавайтесь — таким людям нельзя доверять никогда и ни в чем.

Затем он сказал громким голосом и совсем другим тоном:

— Что вы там застыли, как свеча, Анжелика? Ведь сегодня довольно свежо. Идите сюда, к огоньку, и расскажите мне подробно, какие торговые сделки были у вас в свое время с господином Кольбером. Ведь мы с вами союзники, не так ли?

Герцогиня де Модрибур, постепенно выходя из летаргического сна, смогла увидеть, как маркиз и Анжелика мирно беседуют у камина о курсе какао на международных рынках.

— Желаете ли вы, дорогой друг, чтобы я проводил вас до дома? — галантно предложил маркиз, когда Амбруазина встала с гамака.

Но она, бросив на него сумрачный взгляд, направилась к двери и вышла из дома.

Глава 18

В дверном проеме появился другой «единорог». В лучах солнца блеснула его золотая спина.

Вот он протиснулся в домик Анжелики, и за ним показалась непривлекательная физиономия капитана Симона. Распрямившись, он едва не задел седой головой балки под потолком.

— Мадам, позвольте доверить его вам, — сказал он густым басом. — Я ухожу и не могу взять его с собой.

— Но я не хочу держать у себя этого зверя, — воскликнула Анжелика.

— Почему? Он совсем не злой. Капитан положил руку на загривок деревянного позолоченного единорога.

— Как он красив! — восторженно прошептал он. Увидев за спиной капитана походный мешок, Анжелика спросила:

— Вы уходите?

— Да, ухожу.

Лицо его осунулось, обросло седоватой бородой. Он отвел глаза.

— Сначала Мария. Позавчера Петронилья… Славная была женщина, мы прекрасно ладили. Больше мне не под силу увидеть все это. Ухожу. Хватит с меня. Ухожу вместе с юнгой, кроме него у меня никого нет.

— Вам не удастся пройти, — вполголоса сказала Анжелика. — «Они» и в лесу, и даже здесь, среди нас…

Капитан Симон не стал спрашивать, кого она имеет в виду.

— Я-то пройду… А вот мой единорог… Доверяю его вам, мадам. Вернусь за ним при первой возможности…

— Вы никогда не вернетесь, — повторила Анжелика. — Она не позволит вам уйти, пошлет за вами погоню из тех самых людей, которые организовали крушение корабля и истребили ваш экипаж.

Старый капитан с ужасом взглянул на Анжелику, но не вымолвил ни слова и тяжелым шагом направился к двери, где его ждал юнга с деревянной удочкой.

— ..Еще одно слово, капитан.., прежде чем вы унесете свою тайну в могилу, — остановила его Анжелика. — Ведь вам, профессиональному мореплавателю, всегда было ясно, что вы пришли не в Квебек. Разве я не права? Вы знали свой пункт назначения — Французский залив, Голдсборо. Почему же вы подставили под удар свою репутацию капитана и продолжали молчать даже после всего того, что произошло?

— Она заплатила мне за это, — промолвил капитан.

— Как она вам заплатила?

Он снова с испугом посмотрел на Анжелику, губы его дрогнули, и она подумала, что он заговорит. Но капитан сдержался и, опустив голову, удалился в сопровождении своего юнги.

Усталая Анжелика осталась наедине с единорогом, как вдруг появился маркиз де Виль д'Авре. Очень взволнованный, он закрыл дверь на засов и проверил, хорошо ли закрыто окно, чтобы никто не мог подслушать его доверительное сообщение.

— Я знаю все, — восторженно заявил он, — именно все и никак иначе!

С торжествующим видом расхаживая по комнате, он начал свой рассказ:

— Старина Симон решил рассказать мне то, что он устыдился рассказать вам как женщине. «Я влип в эту историю как последний кретин, но хоть под конец решил искупить по возможности свою вину». Это его слова, я передаю их вам буквально. Короче говоря, он сообщил мне все, что известно ему. Сопоставив его рассказ со сведениями, которые сообщил Патюрель и с нашими подозрениями о заговоре между герцогиней де Модрибур и устроителями кораблекрушений, мы получаем вполне ясную картину. Как я и предполагал, У истоков этого дела стоят королевские чиновники, скрипящие перьями в своих затхлых парижских конторах. Когда Симон обратился к ним с просьбой подыскать ему клиента для перевозки фрахта, его вовлекли в заговор, начатый еще в прошлом году, чтобы помешать вашему мужу, графу де Пейраку, вести независимую политику колонизации здешних территорий, которые мы по праву считаем принадлежащими Франции. Поэтому в Париже решили провести во Французском заливе хорошо скоординированную акцию с целью вытеснить из Голдсборо слишком предприимчивых, слишком уверенных в себе и своем богатстве, непокорных, в общем, опасных конкурентов: вашего супруга и его компаньонов.

Капитану Золотая Борода были вручены соответствующие королевские грамоты с поручением захватить данную территорию с правом приобретения, прогнав самозванца-еретика. Представителем Колена на переговорах в Версале по этим вопросам был тот самый Лопеш, о котором вы мне рассказывали. Там он познакомился с капитаном Симоном. Разговорившись, они выяснили, что обоим поручили одно и то же дело — вытеснить некоего Пейрака с побережья территории Мэн. Именно так можно объяснить фразу, сказанную Лопсшом: «Когда ты увидишь высокого капитана с фиолетовым родимым пятном на лице, знай, что твои враги неподалеку».

В Париже понимали, что Золотая Борода имеет в Голдсборо примерно равные шансы и на успех, и на провал. Случилось последнее, а именно: ему говорили о «кучке еретиков», а встретил он отлично подготовленных гугенотов из Ла-Рошели, которые сумели отстоять свои земли.

В Париже опасались и того, что даже в случае захвата Голдсборо у Колена может не хватить сил одолеть человека, которому уже принадлежат многочисленные фактории и рудники и чье влияние в этом крае весьма велико. Поэтому они решили продублировать свой план посредством коварной комбинации, весьма опасной для графа де Пейрака и настолько хитроумной, что я до сих пор дрожу от страха и от восхищения в том смысле, что я всегда восторгался тонким расчетом умных голов, умеющих распоряжаться людьми, как пешками на шахматной доске, управлять ими на расстоянии, интуитивно играя на самых интимных струнах человеческой души. Принимается решение — слушайте меня внимательно — попытаться подорвать не только растущую материальную мощь графа, но и его моральную силу. Делается ставка на то, что отчаявшийся, потерявший волю к сопротивлению человек не будет цепляться за клочок земли, связанный с горькими воспоминаниями. Скорее всего, он бросит все и уйдет, а всего лучше покончит с собой или просто умрет от горя — так или иначе от него удастся избавиться! Пo-видимому, осуществление этой психологической комбинации было возложено главным образом на нашу дьяволицу-герцогиню. И она проявила поразительную ловкость. Разумеется, все эти нюансы мне объяснил не Симон. Я лишь интерпретирую его признания и то видение событий, которое Сложилось у этого бедняги! Он стал той наивной пешкой, которая была призвана придать максимум благовидности появлению герцогини на месте действия. Он и его корабль должны были способствовать созданию образа богатой, набожной, экзальтированной «благодетельницы», привозящей в Квебек девушек на выданье, терпящей кораблекрушение у побережья Мэна, затем завлекающей в свои сети властителя этой территории. Легко представить, как загорелось хищное и извращенное воображение герцогини… Оставалось преодолеть первую серьезную трудность: заставить капитана Симона исполнять все капризы герцогини и согласиться молчать. И хотя уговорить любого бретонца не так-то просто, герцогиня пустила в ход свое испытанное оружие — мы знаем какое — и добилась своего. Так обстояло дело с «Единорогом» и такова роль, которую она сыграла в заговоре…

— Садитесь пожалуйста, Этьен, от вашего хождения у меня закружилась голова. И откройте дверь, здесь можно задохнуться, — сказала Анжелика.

Виль д'Авре подошел к двери и приоткрыл ее.

— По-моему, это все страшно интересно! Простите, но мне очень хочется пить, — обратился он к Анжелике.

Напившись воды из кувшина, стоящего на столе, он вытер губы и продолжил.

— Я полагаю, что герцогиня де Модрибур была выбрана для этого деликатного задания, во-первых, потому, что от нее Хотели избавиться, отослав как можно дальше, но еще и по той причине, и это было очень важным соображением, что она владеет огромным состоянием и способна щедро оплачивать любые услуги.

Прервав маркиза, Анжелика рассказала ему о письме отца де Вернона, в котором содержался намек на сговор между отцом д'Оржевалем и мадам де Модрибур.

— Тогда все становится на свои места. Герцогиня была его послушницей, и он послал ее сюда для выполнения обета послушания. Отдавал ли он себе по-настоящему отчет о ее необузданности, о тех бедах, которые она могла причинить здесь, или же был вынужден признать, что она превзошла все его ожидания? Управлять демонами — нелегкое искусство. Это так же опасно, как дрессировка ядовитых змей.

Я считаю особенно недопустимым, что все эти господа в сутанах начали вмешиваться в дела Акадии, даже не консультируясь со мною. Заранее делится пирог, издаются декреты о заселении территории, к нам посылают черных и белых демонов, и все это так, как будто меня здесь вовсе нет! Какова наглость… А как отравляют нам жизнь бегущие сюда разбойники с большой дороги, за головы которых во Франции назначено немалое вознаграждение. И кого только теперь здесь нет: простые честные люди, яркие личности с подозрительным прошлым вроде Золотой Бороды, откровенные злоумышленники и, наконец, как теперь выясняется, посланцы ада.

Попробуем резюмировать: первым направляется сюда Золотая Борода. Проведя зиму на Караибских островах, где он пытался немного пощипать испанцев, в первые же дни весны он берет курс на Голдсборо, атакует и терпит поражение. Ему приходится отступить, но он не отказывается от намерения разделаться с графом де Пейраком. Случай помогает ему захватить предводителя графских наемников Курта Рица. Затем в плен попадаете вы. Дело в том, что ваше вступление в игру несколько спутало им карты. Им было проще иметь дело только с графом, этим дворянином-авантюристом, самовольно утверждающим свою власть на суше и на море. И вдруг рядом с ним появляется женщина, которая, как и он, умеет сплотить вокруг себя людей, завоевать их преданность и всем своим присутствием как бы удваивает и без того недюжинную силу, какую олицетворяет сам граф. Этот новый расклад для них неприемлем, особенно потому, что в их планы входит намерение подорвать его моральный дух. Вы становитесь для них целью номер один. Корабль или корабли сообщников Амбруазины появляются у входа во Французский залив. В Хоусноке они пытаются навести на ваш след канадцев. Ваша гибель или плен в Квебеке должны настолько деморализовать графа де Пейрака, что власти смогут продиктовать ему условия капитуляции. Но вы ускользаете от них. По воле случая вы оказываетесь на корабле Золотой Бороды. Затем вас забирает на свою парусную лодку отец де Верной, имеющий поручение удостовериться в вашей личности. Вы скажете, что это могло произойти по инициативе сообщников Амбруазины, но я готов держать пари, что операция была задумана на более высоком уровне. Золотая Борода вынужден подчиниться иезуиту. Вы попадаете в руки тех, кто твердо решил сломить сопротивление графа де Пейрака. Но и тут у них не все получается «как обычно», о чем так сокрушалась наша очаровательная герцогиня. Прекрасно зная, что вы являетесь важной фигурой в разыгрываемой партии, отец де Верной, тем не менее, отказывается брать грех на душу и дает вам возможность вернуться в Голдсборо живой и невредимой.

Вот с этого момента, должен признаться, для меня не все ясно. Мне кажется, что люди с неизвестного корабля попытались затем использовать Золотую Бороду как яблоко раздора между вашим мужем и вами так, чтобы его и ваши сторонники сами поубивали друг друга… Что же произошло на самом деле, Анжелика? Жду вашего рассказа.

— Нет, — сказала Анжелика, — здесь замешаны личные проблемы, а потом я ужасно устала.

— Пожалуй, вы не очень любезны со мной, — разочарованно протянул Виль д'Авре. — Ради вас я так стараюсь распутать этот клубок, а вы отказываетесь довериться мне…

— Обещаю вам все рассказать подробно, но позднее…

— Когда мы прибудем в Квебек! — радостно воскликнул Виль д'Авре.

— Пусть так, — согласилась Анжелика. — А пока скажу только, что ваша догадка правильна. Они действительно все рассчитали так, чтобы мы перебили друг друга. А как вы думаете, Амбруазина была тогда среди них?

— Нет, видимо, все организовал тот бандит, который командует обоими кораблями. Он сам мог придумать этот маккиавелиевский план. Он тоже дьявол, как и она, но только мужского рода, и я как раз собирался рассказать вам о нем.

— Я видела его… Человек с бледным лицом, правильно? Я видела его только один раз, когда он явился ко мне и сказал: «Господин де Пейрак ждет вас на острове Старого корабля». Странная история. Я была совсем без сил. Ведь как раз в этот день произошло сражение, и я не отходила от раненых. Помню, я подумала: «Он бледен, как мертвец». Но страха он у меня не вызвал, и я последовала за ним без всяких опасений.

— Таково свойство исчадий ада, когда они принимают человеческий облик. Если бы они внушали страх, то люди остерегались бы их ловушек. Для контакта они выбирают обычно тот момент, когда человек наиболее утомлен и его интуитивная бдительность притупляется.

Анжелика восстановила в памяти весь этот эпизод. Был отлив, и они дошли до острова напрямик, а там ее ждал… Колен. Тем временем Жоффрею де Пейраку передали анонимную записку о том, что у Анжелики свидание с любовником. Пейрак Прибыл на остров и действительно увидел ее с Коленом. Они пробыли там всю ночь… Третьим был наблюдавший за ними граф…

Маркиз заговорил не сразу, надеясь, что она посвятит его в свой секрет. Но Анжелика промолчала.

— Ладно, — со вздохом сказал он, — я не настаиваю. Вы расскажете мне обо всем в Квебеке, когда мы удобно устроимся у моей голландской печи. Пока же ограничусь такой констатацией: ваш враг Золотая Борода стал губернатором Голдсборо и всей прилегающей территории, принадлежащей господину де Пейраку. Этот ловкий ход должен был очень не понравиться нашим интриганам-заговорщикам. Видимо, в этот момент они и ввели в игру «Единорог». Возможно, что Амбруазина с самого начала решила пожертвовать этим кораблем вместе с экипажем и даже доверенными ей девушками, чтобы ее появление в Голдсборо выглядело совершенно случайным. Возможно и другое — она приняла это решение уже на месте, располагая информацией о том, что, несмотря на все усилия противной стороны, военная и моральная сила господина де Пейрака не была подорвана. Лично я готов биться об заклад, что она всегда готова совершить преступление, физически устранить тех, кто много знает о ней, а сама она им до конца не доверяет. Кроме того, в определенный момент патологическая склонность некоторых людей к убийству может превратиться в неуемную безумную манию. Только крупные трагедии с большим числом жертв дают им ощущение могущества и даже доставляют эротическое наслаждение. Увидев на берегу людей с фонарями — а это были ее сообщники — капитан Симон, никогда не плававший в этих водах, решил, что он у цели. А в лодку она пересела до того; как корабль разбился о рифы…

— А зачем ей понадобилось спасать ребенка Жанны Мишо?

— И эту комедию она разыграла, чтобы заставить поверить в свою высокую мораль, в образ добродетельной, самоотверженной женщины. За время своего пребывания в монастырях она начиталась немало книг о житии святых и придумала для себя легенду с «жизни святой Амбруазины». Разве не была волнующей сцена ее высадки на берег после кораблекрушения?

— Была, и даже очень.

Но при всей своей ловкости, хитрости и упорстве, она иногда забывала об осторожности, когда ей хотелось понравиться как женщине. Добравшись до корабля своих сообщников, она не устояла перед соблазном надеть красные чулки, и это вызвало удивление, а затем и подозрение даже такой наивной девушки, как Кроткая Мария, которая, будучи горничной герцогини, совершенно точно знала, какие вещи из гардероба ее госпожи были погружены во Франции на «Единорог». А однажды она вернулась с морской прогулки в плаще на пурпурной подкладке, с прекрасной прической, раздушенная. Анжелика тогда удивилась: откуда это все — ведь багаж герцогини должен был лежать на дне моря?

«И как это я, женщина, не придала тогда должного значения таким важным деталям?» — спрашивала себя Анжелика.

Казалось бы, ее волосы должны были насквозь пропитаться морской водой. Между тем, Анжелику прежде всего поразило благоухание и шелковистость темной шевелюры герцогини. Эта женщина благоговейно ухаживала за своими волосами. Для нее было немыслимо прожить даже несколько дней без прически и духов. А когда она с чисто женской забывчивостью сказала Анжелике: «Вам нравятся мои духи? Могу поделиться», Анжелика наивно ответила: «А я думала, что ваш флакон с духами пропал во время кораблекрушения!» — и сразу же забыла об этом случае.

Видимо, не зря мадам Каррер, увидев мокрую одежду герцогини, пришла в большое волнение и несколько раз повторила: «Все эти пятна и дыры выглядят довольно подозрительно». Наверное, эта зоркая и опытная женщина заметила что-то искусственное. Не так уж просто превратить нарядное платье в обтрепанное, якобы пострадавшее от моря, скал, песка, и не каждый справится с такой задачей. Тем более, что Амбруазина особенно любила этот великолепный наряд, и, конечно, ей было трудно заставить себя его испортить. Все это были мелкие детали, едва уловимые сбои в общей тщательно продуманной композиции, но они вызывали подсознательные сомнения у жертв обмана, подводили их к пониманию его механизмов.

— А кто же глава банды со свинцовыми дубинками, кто этот человек с бледным лицом? Петронилья в разговоре со мной назвала его: «ее брат».

— Симон мне говорил другое: «ее любовник, ее штатный любовник». Ладно, скажем так: ее брат и он же любовник. Кровосмешением такую женщину не отпугнешь!

— Да, вполне вероятно: проклятый сын от отца-священника или же сын великосветской колдуньи, зачатый ею от Сатаны в ночь шабаша. Говорят, что сатанинское семя ледяное. Наверно, это очень неприятно, как вы думаете, Анжелика?.. Не знаю, что здесь смешного, дорогой друг…

— ; — Очень любопытный вопрос вы мне задали, — ответила Анжелика, прыская от едва сдерживаемого хохота.

Наступали сумерки, небо окрасилось в темно-оранжевые тона, сгущался запах трески, усиливалась драматическая напряженность ожидания. Но и в поведении Амбруазины начала ощущаться неуверенность.

Проходя мимо, она услышала смех Анжелики, и эта их общая беззаботность — ее и маркиза де Виль д'Авре — вызвала в ней сомнение и тревогу. Не понимая, в чем дело, она еще более укрепилась в своих подозрениях относительно того, что ее теперешние противники оказались существами непредсказуемыми и даже более сильными, чем она. Дух скор, а плоть слаба. Напряженность этих бесконечно тянущихся часов физически сказывалась на Дьяволице. На ее тщательно ухоженной маске появились трещины, на очаровательном лице стали проступать признаки возраста, как будто вся накопившаяся подлость, ложь и преступления вдруг начали выходить наружу, как отвратительное нутро лопнувшего плода безумия, как гной из перезревшего нарыва.

У Анжелики вдруг начался кашель. Ее лихорадило, под округлившимися глазами появились синие круги. Чем закончится еще одна ночь?

— Вы плохо выглядите, — сказал ей Виль д'Авре, собравшись уходить. — Позвольте я помогу вам расшнуровать корсет и лечь в постель.

Анжелика любезно поблагодарила его, но от помощи отказалась, сказав, что все в порядке, кашель прошел, сейчас она заснет и к утру совсем отойдет.

— Вы не правы, отказываясь от моей помощи, — огорченно сказал Виль д'Авре. — Для болящих друзей я подлинная сестра милосердия. Вы слишком независимы, Анжелика. Слишком самоуверенны для женщины… Но что поделаешь… Не поленитесь согреть себе камень для ног.

После ухода маркиза ей пришлось признаться себе, что предложенная помощь была бы очень кстати. Она была настолько разбита, что приготовления ко сну дались ей с большим трудом. Ей не хватило сил даже на то, чтобы по совету маркиза нагреть камень в очаге. Ноги ее совсем закоченели, лицо пылало, кровать казалась жесткой, одеяло тяжелым, не Катало воздуха, пришлось подняться и приоткрыть окно. наружи дом охраняли поочередно Пиксарет, Барсампюи, Дефур и люди губернатора… Вроде бы, нечего бояться, но ей казалось, что ни стражи, ни стены не могли реально защитить ее от опасности…

Она решила спать дальше с зажженной свечой, но ветер сбил пламя. Сон не шел, ей не удавалось согреться.

Ночь была какого-то серого цвета, на фоне которого виднелись темные контуры деревьев. Вдруг за окном мелькнула чья-то тень. Кто-то проскользнул в дом и притаился у стены справа от нее.

Держа руку на рукоятке пистолета, она приготовилась услышать звук дыхания вошедшего, но услышала нечто другое — позвякивание ракушек, и почувствовала знакомый запах. Это был ее индеец Пиксарет…

Тогда она отложила в сторону огниво и кремень, решив, что если Пиксарет счел необходимым охранять ее прямо в комнате, то значит у него была на то какая-то причина. Удивительно, но она тут же погрузилась в спокойный наконец-то сон.

Ее разбудили звуки схватки, похожие на скачки тяжелого зверя по половицам. До рассвета было еще далеко.

На этот раз Анжелика зажгла свет и увидела Пиксарета, прижимавшего к полу какого-то человека.

— Он проник в твой дом.

— Кто это?

Пламя осветило бледное, испуганное лицо молодого матроса, по виду бретонца с рыбачьего судна.

— Что тебе здесь нужно?

Губы юноши дрожали, он не мог выговорить ни слова. Знает ли он вообще что-то помимо своего диалекта?

— Зачем я понадобилась тебе?

Наконец ему удалось собраться с духом и сказать:

— Прошу вас помочь, мадам.

— А что случилось?

— «Они» преследуют меня, — сказал матрос, которого Пиксарет поставил на колени перед Анжеликой и так держал. — Четвертый день подряд я пытаюсь убежать от них в лес, но они идут за мной вслед. Самый нехороший и хитрый из них это человек с бледным лицом. Не знаю, кто они такие, но уверен — они хотят меня убить.

— А зачем им тебя убивать?

— Потому что я видел, кто столкнул девушку с вершины скалы в тот день. Но этот человек тоже заметил меня, и с тех пор я скрываюсь от них…

Она вспомнила, что капитан бретонцев жаловался, что в экипаже началось дезертирство, и исчез один молодой матрос.

— Ты сам с рыболовецкого судна?..

— Да… Я слежу за сушкой рыбы. Целый день бегаю туда и обратно вдоль берега. За мной следят меньше, чем за другими. В тот день было жарко, и мне захотелось малины. Я знаю хорошее место, где она растет, неподалеку от бретонского креста. А тут как раз к берегу подошел корабль за пресной водой. Работать почти все перестали, я воспользовался этим и полез на гору. И там я увидел его…

— Кто это был?..

Несчастный юноша боязливо огляделся вокруг и прошептал:

— Человек в очках, который пишет бумаги для герцогини.

— Арман Дако?..

Он утвердительно кивнул головой и рассказал, что видел, как девушка подошла к секретарю, который показал ей на две корзины, стоявшие у вершины скалы. Она отправилась за ними, а секретарь на цыпочках пошел за ней и, когда она приблизилась к краю обрыва, сильно толкнул вниз.

— А я не догадался спрятаться. Обернувшись, он увидел меня… Тогда я ушел в глубь леса… Сперва хотел выйти к морю и все рассказать капитану, а потом решил, что из этого ничего не получится. Герцогиня свела его с ума, нашего Марьена Альдуша. Такой суровый человек, а совсем потерял голову… Потом я решил выйти к морю севернее, к мальвинам, которые собирались в обратное плавание, закончив сезон. Местность я знаю, знаю, куда идти. Мы приходим сюда уже не первый год. Я здесь бываю с тех пор, как стал юнгой. Но я быстро понял, что за мной следят. Где только я ни прятался — уйти было невозможно. Вот я и решил просить о помощи вас, мадам, потому что знаю, что вы не состоите в их банде. Как-то ночью я прятался на дереве, они об этом не знали, сидели у костра и разговаривали о герцогине. Они считают ее своей предводительницей. Они называют ее Велиалит. Они говорили и о вас, и о вашем супруге, господине де Пейраке. Они считают, что ей надо решиться убить вас до его возвращения, потому что хоть она и очень сильная женщина, но вы, возможно, сильнее ее. Я и подумал, что только вас я могу попросить о помощи.

Он протянул к ней трясущиеся руки:

— ..Если вы и взаправду сильнее ее, то помогите мне, Загородная дама!..

Несмотря на бретонский акцент молодого матроса, Пиксарет понял главный смысл его рассказа.

— Что можно сделать? — спросила Анжелика, обращаясь к нему.

— Я отведу его к Униаке, — ответил индеец, — он находится сейчас в хорошем месте, и сил у нас стало больше: из большой деревни Труро к нам подошли мик-маки, родственники Униаке. Правда, иногда они так напиваются, что сами не знают что говорят и чего хотят. То они слушают матросов с тех двух кораблей, которые бросили якорь за мысом, — там они достают водку, то слушают Униаке, нашего самого большого вождя, который говорит им что дикие гуси никогда не будут садиться на пруды того народа, который теряет рассудок осенью, как раз перед их пролетом.

Но их племя поддержит нас, когда настанет день мести. Этот день уже близок, и тогда Дети Зари выйдут из лесов и снимут скальпы с голов твоих врагов и тех, кто убивал наших братьев.

Глава 20

Обессиленная Анжелика забаррикадировала дверь и рухнула на кровать. Как тяжелы эти встречи с Амбруазиной! Каждая из них, как едкая кислота, подтачивала силу ее сопротивления. «В следующий раз.., я больше не выдержу.., больше не смогу вытерпеть ее…» Отныне весь апломб Виль д'Авре, его чисто французская бравада в стиле маркиза с кружевными манжетами не помогут ей вырваться из сатанинских тисков.

Замаскированная Дьяволица с обворожительным лицом, как в вихрях ветра, то надвигалась на нее, то отлетала. Какой кошмар! Какой символ! Вечный враг бродил у ее кровати, стараясь подобраться к крепости, где она хранила свою любовь — к ее сердцу. Однажды уже проклятые легионы все истребили.

Она дрожала от лихорадки. Голова шла кругом. Когда-то она обещала Колену: «Не бойся, я никогда не сойду с ума!» И вот сейчас Дьяволица привела ее на грань гибели. Анжелика вздрогнула: «Нет, я не отдам тебе это, гадкое создание, нечистый дух!» Держа в руках смятый листок, испещренный кабалистическими знаками, она не чувствовала облегчения. Страх ее был слишком глубок. Сейчас он наложился на долгие годы прежнего страха, с которым были связаны давнишние имена, совершенно неожиданно, как во сне, произнесенные Амбруазиной: сыщик Дегре, особняк Ботрейи, маркиза дю Плесси-Белльер.., таинственно исчезнувшая прекрасная маркиза, — она сама — оказавшаяся теперь в жалком домике в Америке, вынужденная рисковать жизнью, как если бы судьба предопределила, что ее земной путь будет путем одних только вызовов, вечных вызовов.

Все сошлось в одной точке. Это было похоже на шары из колючек. Вот они, гонимые ветром вдоль берега моря, сцепляются друг с другом, растут и катятся прямо на нее. А вокруг целый каскад образин: Белолицый, Одноглазый, Хмурый, Невидимка — восемьдесят легионов!..

Глава 22

Анжелика стояла за домом, около открытого окна. Жоффрей де Пейрак приказал ей: «Оставайтесь здесь», а сам, обогнув дом, подошел к крыльцу и вошел внутрь. Вот он появился в дверном проеме, вот Амбруазина подняла на него глаза.

Ничего этого не видя, Анжелика точно угадала, какое выражение приняли ангельские черты лица герцогини и как ярко вспыхнули ее чудесные, с золотистыми искрами, черные глаза.

В это время люди де Пейрака, прибывшие по суше, окружали поселок и завладевали фортом, а его флотилия с двумя захваченными кораблями входила в бухту.

Стояла сильная жара. Все оцепенело, будто Тидмагуш окутали какие-то зловещие чары.

Побережье и деревня были заняты почти бесшумно, без единого выстрела.

Люди Амбруазины, не успев толком понять, что происходит, оказались со связанными руками. Но сама Дьяволица ничего пока об этом не знала.

Она смотрела на стоящего перед ней Пейрака. До Анжелики донесся ее нежный, слегка приглушенный, слабый голос:

— Вот и вы!

Анжелика невольно вздрогнула. Какую же силу обрела над ней Амбруазина, если от одного звука ее голоса она пришла в ужас?

«Как вовремя он появился, — подумала Анжелика. — Без него она бы уничтожила меня… О Жоффрей, любовь моя!» Анжелика услышала его уверенные, спокойные шаги, когда он входил в комнату.

Она знала, что взгляд его прикован к восхитительному лицу женщины-демона, но глаза ничем не выдавали его мыслей.

— Вы опоздали, — произнесла Амбруазина де Модрибур. Затем наступила тишина, и Анжелика почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Каждая секунда, от которой зависел исход решающей схватки, — победа или поражение

— была напряжена до предела. Встретились две равные силы, одинаково оснащенные, одинаково уверенные в себе и в своей мощи.

Первой заговорила Амбруазина. По ее голосу чувствовалось, что она нервничает под непроницаемым взглядом графа.

— Да, вы пришли слишком поздно, месье де Пейрак. И тоном, выражающим неуемное торжество и сатанинское ликование, повторила:

— Вы пришли слишком поздно! Она мертва! Произнося эти слова, она, должно быть, улыбалась, и глаза ее сверкали.

— Охотник вручил вам ее сердце?.. — спросил Пейрак. Иронический намек на известную сказку, в которой повествуется о том, как расстроились злые замыслы королевы, вывел ее из себя.

— Нет.., но он принесет мне ее глаза. Таково было мое требование.

Безумная злоба, казалось, совсем помутила ее разум.

— ..Два настоящих изумруда! Я вставлю их в дорогую оправу и буду носить на груди, у самого сердца.

Анжелика начала теперь понимать. Жоффрей де Пейрак всегда подозревал, что Амбруазина де Модрибур была злым, сумасбродным созданием, а может быть, и бесноватой. Сейчас у него на лице было, вероятно, такое же выражение, как тогда, когда, стоя у изголовья герцогини, он задумчиво вслушивался в ее бред. Жизненный опыт, а также особое, присущее мужчине, отношение к такого рода женщинам, заранее подготовили его к этой схватке, заставили насторожиться.

— Вы, кажется, не верите мне, — заговорила Амбруазина отрывистым и пронзительным голосом, который появлялся у нее, когда она обращалась к тем, кто не придавал особого значения ее словам. — Вы такой же, как и она. Она никогда не хотела мне верить. Она смеялась… Да, да, смеялась! Теперь ее смех затих навсегда. Она больше не будет смеяться! Никогда! И в этом виноваты вы! Как и она, вы хотите заставить меня поверить в то, что Любовь существует, что ваша любовь неуязвима. Безумцы… Любви нет… Наступила расплата за то, что вы задумали доказать мне свою правоту, отстаивая бредовую идею. Я разбила вашу любовь… Ваша Анжелика мертва, вы слышите, мертва, мертва! Идите и убедитесь сами. Под прибрежной скалой вы найдете ее израненное тело, а вместо глаз две черные дыры. Ах! наконец-то? Она больше не будет смотреть на меня.., так, как умела смотреть только она. Никто, никогда так не смотрел на меня… Она смотрела и видела не мой облик, а то, что внутри у меня, Но она ни разу не уступила, не стала прятаться от меня. И это было невыносимо. Она всегда смотрела мне прямо в глаза, но никогда я не слышала от нее ни единого слова, обращенного ко мне, ко мне одной. Она знала, с кем имеет дело, и все же не боялась. А теперь уже никто так больше не посмотрит на меня и не увидит, какая я есть на самом деле… О горе, горе!

Она была на грани нервного срыва. Жалобные стоны то и Дело прерывали торопливый поток ее слов.

Анжелика была не в силах слушать дальше. Ей хотелось заткнуть уши.

— Она мертва, вы слышите? Мертва. Что же теперь будет со мной? Это вы во всем виноваты, вы, проклятый человек! Почему вы отвергли меня? Почему вы с таким презрением и такой насмешкой относились ко мне? Как вы только посмели? А ведь вы ничто… Где теперь вы будете черпать свою силу?..

Если бы мне удалось подчинить вас, как других, я бы ее не убила. Видеть, как она страдает, погибает от горя, доставляло бы наслаждение всему моему существу…

Моя миссия в отношении вас была бы выполнена. А что теперь… Она мертва, а вы торжествуете! Что со мной будет? Как мне дальше существовать на этой омерзительной земле! Убейте меня! Покончим все разом! Убейте меня! Что же вы медлите? Неужели ее смерть нисколько не взволновала вас? Вы даже не плачете! А мне хотелось бы заплакать.., от такого поражения… Но не могу. Не могу!

Хриплый стон вырвался из груди дьяволицы, и похож он был на тот дикий, нечеловеческий крик, который уже дважды раздавался в ночи. Бессильная злоба, неуемная ненависть и бесконечное отчаяние эхом перекликались в этих звуках.

— Убейте меня!

Послышался спокойный, как будто даже безразличный, голос Пейрака, и сразу же невыносимое напряжение исчезло.

— Почему вы так торопитесь умереть, мадам? И к тому же от моей руки? Не потому ли, что вам захотелось еще одно злодеяние отнести на мой счет? Последняя ловушка? Нет, я вам не предоставлю такой возможности… Смерть придет к вам в свой час. А сейчас настало время разоблачить все ваши преступления. Извольте следовать за мной. Пусть все вокруг увидят вас вместе с вашими сообщниками.

— Моими сообщниками?

Похоже было, что к герцогине де Модрибур снова вдруг вернулась ее прежняя самоуверенность.

— У меня нет сообщников! Что еще за новости!

— Извольте пройти со мной, — повторил граф. — Я сейчас сведу вас с ними.

Анжелика услышала, как герцогиня поднялась с места. Когда Пейрак вместе с ней вышел из дома, Амбруазина не сразу заметила Анжелику. Глаза ее устремлялись то в сторону бухты, заполненной парусами и кораблями, то в сторону песчаного берега, казавшегося черным от столпившихся там людей. Среди матросов с разных судов, басков и бретонцев, издалека трудно было различить людей де Пейрака и пленных.

— Прошу вас, будьте так добры, спуститесь со мной на берег, — пригласил граф.

Он был подчеркнуто вежлив. Она повернулась к нему и тут только увидела стоявшую неподалеку Анжелику.

Ни единый мускул не дрогнул на ее лице. Она мгновенно отвела глаза в сторону, словно отгоняя от себя явившееся ей видение.

Зябко поежившись, она провела руками по оголенным плечам.

— Подайте мне, пожалуйста, мой плащ, Дельфина, — сказала она громким, спокойным голосом. — Стало прохладно.

Солнце припекало вовсю, но просьба эта не показалась странной.

Момент был настолько невыносимым, что сама Анжелика почувствовала, как леденеет ее душа.

Плотно запахнувшись в широкий плащ из черного атласа с красной подкладкой, на которой был вышит герб рода Модрибуров, изображающий когтистого льва, герцогиня стала спускаться к берегу.

Потом остановилась и принялась разглядывать повернувшуюся к ней толпу. В этой разноликой массе людей, совершенно незнакомых ей матросов, вооруженных солдат, рыбаков и пленных, ей удалось все же выделить несколько человек. Вот капитан Симон с юнгой, Кантор, Аристид и Жюльена, вот Жан ле Куеннек, Жак Виньо, баск Эрнани д'Астигуерра, граф д'Урвилль, а вот там Барсампюи, маркиз де Виль д'Авре, Энрико Энци, четыре испанских стража де Пейрака… — все они были здесь.

Анжелика увидела среди них монаха, брата Марка. Он сопровождал группу французов, из которых особенно выделялся один, хорошо, но не броско одетый, человек с властным, суровым лицом. Он смотрел на все происходящее с интересом, но несколько скептически. Поздоровавшись с Виль д'Авре, он обменялся с ним несколькими словами. Позже Анжелика узнает, что это был не кто иной, как интендант Карлон, высокопоставленный чиновник из Канады, которого Пейрак сумел выручить в трудной ситуации на реке Святого Иоанна. Другой француз оказался месье де Вовнаром, третий был охотник Большой Лес и четвертый — картограф из Квебека. Его Анжелика встретила в Ката-Рунке.

Взгляд Амбруазины скользил по знакомым и незнакомым ей лицам, но ни разу спокойствие не покинуло ее. Она лишь мельком взглянула на тех, кто стоял во главе пленных. Среди них был и человек с бледным, как мрамор, лицом. Затем она повернулась к Пейраку. С этой минуты он стал единственным, кто удостаивался ее внимания. Обратившись к нему, она полушепотом, чтобы никто не слышал, произнесла:

— Вы обладаете слишком большой силой, месье де Пейрак. Я начинаю понимать, почему у вас так много врагов и, почему все они так ждут вашей гибели.

Затем, несколько погромче, своим вкрадчивым, обольстительным голосом, добавила:

— ..А что вам нужно от меня, дорогой граф, и к чему все это сборище? Я полностью в вашей власти, но я хотела бы знать…

Пейрак сделал несколько шагов вперед.

— Мадам, вот месье Карлон, интендант из Новой Франции. Вы знакомы также с месье де Виль д'Авре, губернатором Акадии. В присутствии этих двух высокопоставленных лиц из Франции, я хочу предъявить вам, мадам, обвинение в совершении в нашем крае, а также в районе Французской бухты, лично вами и находящимися здесь людьми, которые действовали по вашим указаниям, многих преступлений и растрат. По своей жестокости и коварству они все требуют наказания и возмещения убытков перед судом, если уж не божьим, то, во всяком случае, людским. Я обвиняю вас, среди всего прочего, в гибели «Единорога», корабля, зафрахтованного, в основном, на средства французской короны, в хладнокровной и жестокой расправе, учиненной по вашему приказу над членами его команды, а также над молодыми женщинами, которые, находясь на борту корабля, направлялись в Канаду для пополнения населения, в смерти Юбера д'Арпентиньи, молодого канадца, утонувшего вместе со шлюпкой, в которой находилась и моя жена, в организации взрыва на корабле «Асмодей», в результате чего он пошел ко дну, а месье де Виль д'Авре и многим другим лишь чудом удалось спастись. Я обвиняю вас и в том, что вы расправились ухе здесь с одной девушкой и лично, своей рукой, отравили старую женщину.

Не считая других многочисленных попыток убийств, которые вы предпринимали в разных местах, пиратских нападений уже на наших берегах, да всего и не перечтешь.., я ограничусь лишь этими точными сведениями.

Интендант Карлон слушал очень внимательно. Его взгляд то и дело устремлялся то на Пейрака, то на герцогиню де Модрибур.

Видел он ее впервые и, хотя, конечно же, был ухе наслышан о ней, так как Пейрак заранее ввел его в курс дела, все же видно было, что ему никак не удавалось совместить в своей голове такое множество чудовищных злодеяний с обликом этой молодой, восхитительной женщины. Она казалась ему такой хрупкой, одинокой, со своими длинными, растрепанными на ветру волосами, что больше напоминала испуганного ребенка. Она смотрела на Пейрака широко распахнутыми глазами так, словно видела перед собой человека, который вдруг, ни с того ни с сего, сошел с ума, мягко кивала головой и шептала:

— Что вы говорите?.. Я ничего не понимаю. Наблюдая за Карлоном, Анжелика видела, как близок он был к тому, чтобы попасться в сети, расставленные этим хрупким созданием.

Карлон шагнул вперед и кашлянул.

— Вы вполне уверены в том, что говорите, граф? — спросил он резким голосом. — Мне кажется, вы несколько преувеличиваете!.. Как же так? Разве может одна женщина совершить такое? Где все те сообщники, на которых вы намекаете?

— Вот они, — ответил Пейрак, указывая на группу пленных, впереди которых стоял Белолицый, их капитан. Здесь находились и человек с жемчужинами, и Хмурый, и Одноглазый, и Невидимка. Этого последнего засылали как разведчика, чтобы иметь своего человека среди населения и среди членов экипажей на кораблях. Из-за того, что он был похож на любого из матросов, создавалось впечатление, что его уже где-то видели и даже были немного знакомы с ним. «Все тщательно отобраны», — сказал про них Кловис. Недаром сама Амбруазина и ее брат лично занимались этим делом. Своим безошибочным чутьем они угадали в каждом из них порочные задатки и сделали из этих людей полезных союзников. Все они были тайно связаны с герцогиней, потому что в свое время получили от нее в дар возможность, пусть даже один лишь раз, обладать ее телом богини.

Заставить таких людей стать предателями было невозможно. Они и глазом не моргнули, когда Карлон, указывая на Амбруазину, громко спросил их:

— Знаете ли вы эту женщину? Человек с бледным лицом посмотрел на нее своим тяжелым взглядом, медленно покачал головой и пробормотал:

— Никогда не видели ее!

Это было сказано так, что у части присутствующих создалось впечатление, словно они сами оказались жертвами ужасной, роковой ошибки.

Карлон насупил брови и неприязненно посмотрел на Пейрака.

Мне нужны подтверждения, — сказал он, — или свидетели»

— У меня уже имеется один, — спокойно ответил граф. — К тому же, это лицо весьма солидное. Мне стоило большого труда отыскать его. Пришлось проделать путь вплоть до Ньюфаундленда. Но теперь он здесь.

Глава 24

Вдруг раздался чей-то крик:

— Смотрите! Он убегает!..

Воспользовавшись тем, что все взгляды были устремлены на Жоба Симона, а на пленных никто не обращал внимания, человек с бледным лицом сорвался с места и бросился бежать. Сначала в сторону берега, потом начал перепрыгивать через рифы, выступившие после отлива. Его побег был настоящим безумием. Даже если бы ему удалось добежать до моря, броситься в воду, проплыть несколько часов, были ли у него шансы спастись?

Но это был сущий дьявол, и всем, кто видел, как в жарком мареве растворяется его силуэт, казалось, что он вот-вот, на глазах у них, совсем исчезнет, пропадет за горизонтом так же неожиданно, как тогда, вечером, когда он вышел из воды у берега, сплошь заросшего водорослями, и ничто ему не помешает снова однажды явиться на землю, чтобы продолжить свои злодеяния.

— Догоните его, — кричали вокруг, — хватайте его! Теперь он был похож на резвого беса, танцующего на остриях скал. Море, этот союзник убийц со свинцовыми дубинками, было совсем близко. Вода уже начала скрывать его от глаз людей. В этот самый момент, откуда-то справа выскочил Эрнани д'Астигуерра. Его длинные, как у танцора, ноги делали огромные прыжки, перемахивая со скалы на скалу. Но вот он остановился, застыл черным силуэтом на фоне желтеющего неба. Его согнутая рука, держащая гарпун, широко размахнулась, а затем, словно пружина, резко распрямилась. Копье со свистом пронеслось в воздухе, увлекая за собой пеньковый канат, который прыгал и вздрагивал, как разъяренная змея.

Душераздирающий крик пронесся над бухтой.

Баск Эрнани, с перекинутой через плечо веревкой, таща за собой добычу, поднялся на берег.

Подойдя к графу де Пейраку и Анжелике, он бросил, словно акулу, к их ногам пронзенное гарпуном тело. Схватив труп за волосы, он приподнял его, чтобы все могли увидеть отвратительное, с застывшими глазами и открытым ртом лицо, такое же бледное, каким оно было при жизни.

Мертвый Зверь…

Глава 26

Когда сумерки совсем сгустились, вдруг раздался крик:

— Она сбежала!

Все всполошились, а некоторых, в том числе и Анжелику, охватило чувство суеверного страха.

Тень Амбруазины, живой или мертвой, продолжала витать над ними. Все так настрадались от ее злых козней, что не могли сразу почувствовать себя в безопасности.

Великаншу Марселину нашли в глубоком шоке. Она полулежала на полу, у очага. Постель, на которую уложили Амбруазину, оказалась пустой, а окно, выходящее в лес, открытым.

— Я хотела разжечь огонь в очаге, — рассказывала акадийка, — и повернулась к ней спиной. Мне и в голову не могло прийти, что она, чуть живая, сможет встать с постели. Ведь все это время она даже пальцем не могла пошевельнуть!.. И вдруг, подкравшись сзади, она с невероятной силой толкнула меня в спину, рассчитывая, наверное, что я упаду в огонь. Но я не упала, я стала с ней бороться. А когда повернулась к ней лицом, то увидела такое! Страшно вспомнить! Волосы на голове у нес встали дыбом и извивались, как змеи. На лице — ссадины и кровоподтеки, глаза горят, как у дьявола, а изо рта торчат — ей-богу, не вру! — два длинных и острых клыка.., как у вампира. У меня прямо сердце оборвалось. Вот в этот-то момент, наверное, я и потеряла сознание и падая, ударилась головой об очаг. А когда пришла в себя, то поняла, что она выпрыгнула в окно. Посмотрите, нет ли у меня укусов от этих клыков!.. Если есть, то мне теперь прямая дорога в ад… О, какое несчастье!

Приготовившись к худшему, она показала свою белую, крепкую шею. Но Виль д'Авре, приведя убедительные научные и теологические доводы, уверил ее, что никаких укусов нет, и, следовательно, ей нечего опасаться последствий нападения этого исчадия ада.

Несмотря ни на что, напряжение достигло предела. Однако Жоффрею де Пейраку вскоре удалось успокоить взбудораженные умы, объяснив, что, действительно, бывают случаи, когда человек, наделенный такой внутренней энергией, какой, безусловно, обладает герцогиня де Модрибур, может в нужный момент обрести нечеловеческую физическую силу, и именно это позволило герцогине встать с постели, выпрыгнуть в окно ж скрыться в лесу. Но лес не даст ей далеко уйти.

По ее следам послано было несколько человек, но они вернулись ни с чем.

Стало совсем темно. Лес казался таинственным и враждебным, а берег, где люди заканчивали захоронение мертвых, еще более мрачным. Ни у кого не хватило духа пойти домой, отдохнуть.

Вдруг Анжелике явилось видение, и она почувствовала, как дрожь пробежала по всему ее телу.

Она увидела.., да, именно увидела…

Казалось, прежде чем окончательно разорваться и освободить Анжелику, узы глухой, беспощадной борьбы, которыми она была накрепко связана с герцогиней, грозным врагом, жаждущим ее гибели, узы эти еще раз напомнили Анжелике о той, в чью тайну она, спасая себя, все-таки сумела проникнуть, я вот теперь она ее «видела».

Анжелика ясно видела, как потерявшая рассудок женщина в атласном, изорванном в клочья платье бежит, ничего не замечая, по дикому черному лесу… За ней, ныряя в густые заросли, катится темный, блестящий шар. Все ближе, ближе, и вот он уже настиг ее. Прыгнув на плечи, он повалил женщину на землю и когтями начал рвать ее на куски. Вспыхнули огнем страшные глаза, и дьявольский оскал обнажил острые клыки. Чудовище!.. Чудовище, о котором вещунья сказала:

«…И тут из чащи выскочило лохматое чудовище, набросилось на дьяволицу и растерзало ее на куски. В тот же миг из темной грозовой тучи явился юный ангел со сверкающим мечом…»

— Где Кантор? — закричала Анжелика.

Она бросилась его искать. Переходя от одной группы людей к другой, она искала высокую, стройную фигуру сына с его белокурой шевелюрой. Если бы ей удалось увидеть его, она тут же спросила бы: «Кантор, где твоя росомаха? Где Вольверина?» Но она не нашла ни Кантора, ни росомахи. Марселина, которая уже успела прийти в себя, заметив тревогу Анжелики, удивилась и спросила ее:

— О чем вы так беспокоитесь? Что может случиться с вашим Кантором? Парень давно уже не младенец. Впрочем, я вас понимаю! Мы, матери, все одинаковые!

Окончательно выбившись из сил, Анжелика опустилась на стоявшую перед домом скамью и плотно закуталась в накидку. Глубокая печаль охватила ее. Наступили минуты последнего ожидания, последних тревог, связанных с трагедией, всю подноготную которой знала только она одна и с которой она теперь расставалась, как расстаются со страной, куда ты попал мимоходом и куда никогда не захочешь вернуться, несмотря на то, что она подарила тебе бесценные сокровища.

Из-за прибрежных скал выплыла луна. На берегу продолжали гореть костры. На водной глади залива танцевали отражения корабельных огней. На стоящих у берега судах царило оживление. Спасшиеся бретонцы мрачно готовились к отплытию, загружали последние бочки с соленой треской.

Из темноты появился граф де Пейрак.

Усевшись рядом с Анжеликой, он обнял ее за плечи и нежно притянул к себе. Ей очень хотелось поговорить с ним о Канторе и о мучившем ее видении, но она промолчала.

Она хотела воспользоваться этими минутами, чтобы окончательно избавиться от пережитого кошмара, прийти в себя после жестокого противоборства.

Ей показалось, что она стала совсем другой, что она приобрела что-то новое, ранее недоступное ей. И это новое, пока еще не поддающееся определению, обогащало и укрепляло ее. Но что ожидало ее в будущем, она плохо себе представляла. Поэтому говорить ни о чем не хотелось. Позже она поймет, насколько она стала снисходительней и терпимей к человеческим слабостям, поймет, что в то же время в ней появились уверенность в себе, ощущение независимости от окружающих, способность свободно мыслить и рассуждать, по-доброму относиться к себе, появилось желание почувствовать вкус к жизни, ту интимную связь с чем-то невидимым, о чем обычно не говорят, но что движет, в основном, человеческими поступками. Такое бесценное богатство, такое неоценимое сокровище оставила в ее душе прокатившаяся через нее злая волна.

Теперь она меньше жила ожиданием, больше ценила зародившиеся в ней чувства доверия, счастья, радости от уверенности в себе и в своих действиях.

Жоффрей целовал ее лоб, гладил волосы.

Они мало говорили в ту, еще полную ожидания, ночь, отделявшую их от неизвестности наступающего дня и давившую тяжестью вчерашней кровавой трагедии.

Граф объяснил ей, почему в прошлом месяце, не остановившись в Голдсборо, он направил свои паруса к заливу Святого Лаврентия.

Пока он находился на реке Святого Иоанна, улаживая дела Фипса и официальных лиц из Квебека, ему доставили с берега послание, извещавшее, что ему могут быть предоставлены сведения чрезвычайной важности, касающиеся «Единорога», герцогини де Модрибур и заговора, готовившегося против него.

Поэтому-то он и поспешил в залив. Сведения эти подкрепляли его собственные, подсказанные интуицией соображения насчет того, что герцогиня и корабль с оранжевым вымпелом, который неотступно шпионил за ними, расставляя всевозможные ловушки, были каким-то образом связаны между собой. Подозрение же закралось в его душу ухе в тот самый день, когда герцогиня во всем своем великолепии высадилась в Голдсборо. Он, как и Анжелика, уловил, правда, несколько отчетливее, чем она, фальшь в сцене, разыгранной прекрасной «благодетельницей». К тому же у него после тщательного осмотра обломков «Единорога» и жертв кораблекрушения сложилось впечатление, что дело тут нечисто. А умалчивания Симона по поводу того, куда он вел свой корабль и где сбился с курса, заставили его всерьез задуматься…

После эффектной сцены, когда герцогиня, спасшаяся каким-то чудом от гибели в морской пучине, сошла на берег, Да еще столь элегантно, и потом, чтобы привлечь к себе внимание и вызвать сочувствие, упала в обморок у их ног, беспокойство графа еще более возросло. Что могло означать стремление, проявленное людьми с разных кораблей, казалось бы, не имеющих ничего общего между собой, попасть именно в Голдсборо? Какое-то подсознательное чувство заставило графа увидеть во всем этом не просто случайность.

Вот почему в тот самый день, когда Анжелика находилась у постели герцогини, он продолжил разговор с Коленом Патюрелем, подробно расспрашивая его обо всем. Ему хотелось знать, при каких обстоятельствах Колен Золотая Борода получил разрешение отправиться с экспедицией в Северную Америку, в каких словах ему описали земли, которые он должен был захватить, а именно территорию Голдсборо. «Надо выгнать оттуда одного пирата и находящихся с ним нескольких человек, не представляющих особого значения», — сказали ему… Колен припомнил и то, как, вдохновляя его на эту авантюру, ему несколько раз намекали, что «он там будет не один», что, когда надо, его поддержат, что за всем этим стоит очень важное лицо, владеющее одним из самых крупных состояний королевства, и что его вклад в освобождение земель, предназначенных для французской колонии, не будет забыт. По ходу рассказа кое-что стало проясняться. Пейрак начал постепенно понимать, какие силы ополчились против него и что эти силы сколочены в Париже при подстрекательстве Канады. Расплывчатые угрозы, за которыми скрывалась чья-то безжалостная воля во что бы то ни стало уничтожить его и всех, кто находился с ним, стали приобретать все более конкретные очертания, и вдруг…

— Вдруг, сам не знаю почему, я почувствовал, что есть одно неотложное дело, которое мне надо незамедлительно уладить, — это помириться с вами.., моя дорогая. Поэтому я и послал за вами Энрико.

Сначала были только намеки, потом возникли дела и, наконец, были расставлены всевозможные сети и ловушки. И вот, однажды вечером, на берегу Голдсборо появилась женщина-демон. Но здесь ее самое подстерегли любовные сети. И тогда она, предчувствуя свое поражение, испустила леденящий душу вопль.

— Стоит мне только подумать о ней, — произнесла Анжелика, — как а тут же начинаю понимать, почему церковь относится с таким страхом и недоверием к женщинам…

— Была ли это просто женщина!..

Заря разгоралась необыкновенно ярким светом. И в первых ослепительных лучах солнца они увидели Кантора, который шел вдоль берега по верхней дороге.

Шел он спокойно. Глаза его были устремлены в сторону моря, над которым поднималась густая пелена тумана.

При таком обилии света и красок его юная красота выглядела особенно эффектно. Белокурые волосы в сияющем ореоле, ясный взгляд, свежесть словно умытой росой кожи, гордая, уверенная походка, все в нем излучало что-то чистое и необъяснимо прекрасное.

«Ангел-заступник». Разве не сама Амбруазина назвала его так?..

— Откуда ты? — спросил юношу отец, когда тот приблизился.

Анжелика тут же вмешалась:

— Где ты ночевал?

— Ночевал? — переспросил Кантор слегка надменным голосом. — Разве кто-то на берегу спал этой ночью?

— А Вольверина? Твоя росомаха? Где она?

— Бегает по лесу. Между прочим, не следует забывать, что она — настоящий дикий зверь.

Он подошел к отцу, поздоровался с ним и поцеловал у матери руку. Затем, осененный неожиданной идеей, оживившись, как ребенок, спросил:

— А что это за слухи ходят, будто вы собираетесь провести вместе с нами всю зиму в Квебеке? Вот было бы здорово! После Гарварда с его теологией, после Вапассу, где я порядком наголодался, я не прочь пожить светской жизнью. Струны моей гитары ржавеют и скоро совсем перестанут звучать, не услаждая слух милых девиц. Что вы на это скажете, отец?

Тело Амбруазины де Модрибур, разодранное на куски, нашли почти у самого болота. Сразу подумалось, что на нее напал волк или дикая кошка. А узнать ее смогли лишь по ярко-желтым, красным и голубым клочьям одежды.

Священник из Тидмагуша, которому никак не удавалось договориться с жителями насчет ее погребения, позабыв о своих обычных возлияниях, отправился к Пейраку.

— Как мне быть с отпущением грехов? — с беспокойством спросил он. — Говорят, будто эта женщина была одержима дьяволом.

— Отпустить, — ответил Пейрак. — Теперь это просто безжизненное тело. Оно имеет полное право на уважение со стороны людей.